Форум » Миграция немцев в другие регионы Российской Империи » Немцы в контексте Отечественной истории: общие проблемы и региональные особенности » Ответить
Немцы в контексте Отечественной истории: общие проблемы и региональные особенности
Ditler: Материалы международной научной конференции.
Ответов - 4
Ditler: ИЗЪЯТИЕ ИЗ РЯДОВ КРАСНОЙ АРМИИ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ-НЕМЦЕВ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (1941-1945 гг.) И.И. Шульга В XX веке немцы России, а затем и СССР, все чаще становились заложниками отношений между своей старой и новой родиной со всеми вытекавшими отсюда для них негативными последствиями. Наиболее ярко это проявилось в годы Второй мировой войны. Страх советского руководства перед «пятой колонной» сказался на отношении ко всему немецкому населению Советского Союза. Уже в начальный период Великой Отечественной войны стало ясно, что германскому командованию не удалось опереться на «пятую колонну», так как большинство советских немцев, особенно молодежь, «сочувствовала коммунизму». И тем не менее немецкое население СССР было безосновательно обвинено в пособничестве фашистской Германии. О подозрительности и недоверии Сталина к немецкому народу свидетельствует сказанная им накануне войны фраза: «...никому из немцев, кроме Вильгельма Пика, верить нельзя» [1]. Обстановка подозрительности заставляла командиров РККА избавляться от потенциальных «предателей» и «шпионов», находящихся в армейских рядах еще до начала войны. Первая попытка не призывать советских немцев в Красную Армию была предпринята в 1939 г. В сентябре 1939 г., накануне принятия Закона о всеобщей воинской обязанности, состоялось совещание Комитета Обороны при Совете Народных Комиссаров СССР, на котором рассматривался и вопрос об ограничении порядка прохождения службы для некоторых категорий граждан, в том числе и советских немцев. Однозначного мнения по этому вопросу вплоть до начала совещания не было. Существовали различные предложения: не призывать немцев вообще, а если призывать, то лишь выходцев из АССР НП и внутренних областей СССР. Предполагалось, что данная категория должна служить только в Среднеазиатском и Закавказском военных округах [2]. На совещании Комитета Обороны в отношении «неблагонадежных» наций было принято решение: «Призывников по национальности: немцев (уроженцев АССР НП) и карел призвать на общем основании». Далее в постановлении указывалось: «Призывников следующих национальностей: финнов, поляков, немцев (кроме уроженцев АССР НП. — И.Ш.), латышей, эстонцев, литовцев, болгар, греков, турок и румын, проживающих в пограничных районах и областях Союза ССР, в РККА не призывать, а брать их на особый учет. Призывников этих же национальностей, родившихся и проживающих в других районах и областях Союза ССР, призвать в кадры РККА и направить в пехотные и другие части внутренних округов» [3]. На этом же совещании был утвержден проект директивы «Об очередном призыве в РККА», в основу которой легли главные положения принятого постановления. С началом войны «советских» немцев, за очень редким и малым исключением, в Красную Армию не брали. В первые дни многие мужчины-немцы обратились в военкоматы с просьбой отправить их на фронт добровольцами. В период с 22 по 24 июня в военкоматы АССР НП пришли с такими заявлениями 315 немцев [4]. Но на фронт им попасть не удалось. Препятствием служила графа «Национальность» в анкете. Это вызывало недоумение, обиду, недовольство и даже возмущение, особенно среди молодежи. Многие немцы обращались в партийные органы и военкоматы с целью получить разъяснение по факту вопиющей несправедливости. В ответ звучали довольно неуклюжие объяснения, которые никого не могли удовлетворить [5]. По данным профессора Н.Ф. Бугая, к началу 1941 г. в строю Красной Армии состояло 33,5 тыс. военнослужащих немецкой национальности, включая офицеров [6]. Воины-немцы были среди тех, кто первым принял на себя удар германских войск в июле 1941 г. Ценой своей жизни преграждали путь фашистским войскам рядовые И.И. Барт, В.Ф. Вейбер, А.И. Мерц, А.Ф. Лейман, Я.Я. Шрей-нер, И.К. Шлягер, санинструктор Э.Г. Нэб и многие другие. В Бресте защищали Родину командир 125-го стрелкового полка майор А. Дулькейт, рядовые и офицеры Николай Кюнг, Генрих Киллинг, Эдуард Миллер, военврач Вебер. На гранитной плите мемориального комплекса «Брестская крепость» можно найти имя сына немецкого народа из Поволжья - Вячеслава Эдуардовича Мейера. Старшина Мейер во время боев возглавил оборону одного из отсеков казарм Брестской крепости. Когда вражеский самолет разбросал листовки о капитуляции, Мейер собрал целую пачку и нарисовал на каждой из листовок свиную морду, а внизу на немецком языке написал крупными буквами: «Не бывать фашистской свинье в нашем советском огороде». Вражеская очередь сразила защитника крепости в момент, когда он пытался облегчить муки раненных сослуживцев. Мейер Вячеслав Эдуардович был посмертно награжден орденом Отечественной войны П степени [7]. Своим героизмом, а зачастую и жизнью, летом 1941 г. советские воины сдержали первый натиск врага на смоленском направлении. В их рядах был капитан 735-го стрелкового полка 166-й стрелковой дивизии Д.И. Кобер, курсант 143-го танкового полка 107-й танковой дивизии Б.Н. Бауэр, рядовой Вайнкнауф. В первые месяцы войны на всю страну прославились воины-немцы. Орденом Красного Знамени был награжден командир 2-го танкового батальона 35-го танкового полка 18-й танковой дивизии 7-го механизированного корпуса А. Шмит. Ордена Ленина был удостоен полковник Н.А. Гаген. За отвагу и мужество в боях в районе высоты «Банной» 8-12 сентября 1941 г. военврач 3-го ранга 10-й гвардейской стрелковой дивизии Гезунтерман награжден орденом Красной Звезды. Несмотря на то, что большинство немцев-военнослужащих за первые месяцы войны сумели на деле доказать свою преданность Родине, руководство страны и Красной Армии в целях перестраховки сочло необходимым убрать их из действующей армии. Изъятие немцев-военнослужащих условно можно разделить на три периода: первый — с 30 июня по 7 сентября 1941 г., второй — с 8 сентября до конца декабря 1941 г. и третий — с января 1942 по май 1945 г. В первый период изъятие происходило на основании директивы № 002367 от 30 июня 1941 г. Директива предписывала убрать военнослужащих, «не внушающих доверия», то есть высказывающих пораженческие настроения, недовольство Советской властью и желанием сдаться в плен. Следует отметить, что проводимая акция не была направлена против солдат определенной национальности. К примеру, в докладе, поступившем из штаба 611-го стрелкового полка командиру дивизии в ответ на директиву № 002367, были представлены списки и характеристики на солдат различных национальностей. Среди них: семь русских, семь поляков, три немца (два из АССР НП и один из Кустанайской области. — И.Ш.), два белоруса и по одному украинцу, ингушу и коми. В данном перечне трудно усмотреть национальный оттенок, прилагаемые характеристики солдат также убеждают в этом. Что касается изымаемых немцев Поволжья, то эти военнослужащие выражали антисоветское настроение и высказывали мысль, что в боевой обстановке перейдут на сторону Германии [8]. Несмотря на то, что директива от 30 июня 1941 г. предписывала убрать солдат, «не внушающих доверия», ряд командиров в число неблагонадежных огульно включали военнослужащих немецкой национальности. Такие действия командиров можно истолковать лишь как желание перестраховаться в сложившейся сложной обстановке на фронте и в тылу. К примеру, в характеристике на четверых немцев Поволжья, изъятых из 385-го гаубичного артиллерийского полка, сказано: «Красноармейцы по национальности немцы. За время пребывания в полку вышеперечисленные красноармейцы держат себя замкнуто, почти всегда держатся обособленно, разговоры ведут, как правило, на немецком языке, хотя отлично владеют русским. Эти красноармейцы имели раньше отрицательные настроения» [9]. Если же обратить внимание на их анкетные данные, становится ясно, что приведенная характеристика предвзята. Командир не имел веских оснований для изъятия этих людей: один из них был членом ВЛКСМ, трое до службы в армии работали учителями, четвертый — наборщиком в типографии; все четверо были представителями одной национальности, земляками, что объективно не могло не сблизить их. Именно по таким признакам и образуются микрогруппы в коллективах [10]. Следующий пример еще более убеждает нас в том, что ряд командиров причисляли немцев к числу неблагонадежных намеренно. Так, на основании отмеченной директивы, в 222-м отдельном саперном батальоне было убрано 17 военнослужащих из числа поволжских немцев и 8 — других национальностей. Имеющиеся характеристики на изъятых немцев скорее говорят в пользу их политической благонадежности. Оправдывая свои действия, командир батальона докладывал по команде: «В результате проверки и повседневного изучения всего личного состава оказались более сомнительные следующие: Вальц — по национальности немец. Имеются сведения, что он исключался из педагогического училища и из комсомола за сколачивание группы студентов против учителей. Каким-то путем сумел поступить в другое педагогическое училище и его закончить, опять вступил в комсомол. Красноармеец Кляйн — немец — часто вступает в прерывание (стиль документа, очевидно имелось ввиду — пререкание. — И.Ш.) с мл [адшими] командирами, проявляет недовольство на питание и обмундирование. Вебер — командир отделения, немец (очень странно, что политически неблагонадежный элемент мог быть младшим командиром. — И.Ш.)» [11]. Сами откомандированные по директиве № 002367 красноармейцы-немцы отправку с фронта напрямую связывали со своей национальной принадлежностью [12]. Следует особо обратить внимание на то, что вышестоящее командование не могло не видеть предвзятости отдельных командиров, тем не менее, указаний на неправомерность действий командиров по отношению к военнослужащим-немцам не поступало. Данный факт свидетельствует о том, что в штабах армий и фронтов скорей всего ожидали мероприятий, направленных на изъятие в первую очередь военнослужащих немецкой национальности. Об этом также позволяют судить поступавшие уже в середине июля 1941 г. донесения о количестве имеющихся в частях военнослужащих, призванных из АССР немцев Поволжья [13]. В конце июля 1941 г. в полки поступил приказ о снятии с ответственных должностей рядового состава военнослужащих немецкой национальности. Приводимый ниже пример подтверждает недоверие руководства СССР и Красной Армии к советским немцам. В совершенно секретном приказе № 00200 по 88-й стрелковой дивизии от 25 июля 1941 г. командирам и комиссарам частей указывалось, что в «ряде частей дивизии на ответственных должностях рядового состава, как то: пулеметчики, снайпера, радисты, наблюдатели, минометчики, артиллеристы первые номера и автоматчики, назначены из немецкой национальности и подчас люди, имеющие сомнительное прошлое. ПРИКАЗЫВАЮ: Лично командирам и комиссарам частей проверить, кем замещены указанные должности, всех бойцов немецкой национальности и имеющих сомнительное прошлое — снять и перевести на менее ответственные должности — стрелками, повозчиками, ездовыми и пр. Исполнение донести 30.07.1941 года» [14]. К началу августа 1941 г. этот приказ был выполнен, о чем свидетельствуют поступившие доклады из частей дивизии [15]. О целесообразности этой меры конечно же можно спорить, но донесения зачастую не подтверждали ее необходимости. К примеру, в докладе, поступившем из 269-го отдельного артиллерийского дивизиона, сообщается: «... сомнительных лиц в части не выявлено. Имеется немцев Поволжья 13 человек, за которыми на протяжении 11 месяцев компрометирующих материалов нет. Все 13 человек расставлены на второстепенные должности (4, 5 номера у орудий)» [16]. Второй период в изъятии немцев-военнослужащих из рядов Красной Армии начался с выходом в свет директивы НКО СССР № 35105с от 8 сентября 1941 г. Данную директиву участники тех далеких событий нередко называют «Указом Сталина» или «Приказом Сталина». Вот ее содержание: «Изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной Армии, как на фронте, так и в тылу, всех военнослужащих рядового и начальствующего состава немецкой национальности и послать их во внутренние округа для направления в строительные части. В тех случаях, когда командиры и комиссары соединений сочтут необходимым оставить военнослужащих немецкой национальности в частях, они обязаны возбудить об этом мотивированное ходатайство перед НКО через Военные Советы фронтов, округов и отдельных армий. Об исполнении донести не позднее 15 сентября. Народный Комиссар Обороны СССР И. Сталин» [18]. Обращает на себя внимание тот факт, что время выполнения директивы совпало с выполнением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Совпадение этих двух репрессивных мероприятий явно не случайно, оно свидетельствует о целенаправленных, четко спланированных действиях советского руководства по отношению к немцам СССР. Директива НКО ясно и недвусмысленно предписывала откомандировать красноармейцев-немцев из частей, находящихся на фронте. К этому времени уже шло изъятие из рядов Красной Армии военнослужащих, призванных из западных областей Украины и Белоруссии. Директива по откомандированию немцев была очередным звеном в общей линии на изъятие из рядов вооруженных сил военнослужащих «враждебных национальностей». Как показывают многочисленные факты, проведенная чистка армии от немцев не имела под собой серьезных оснований. К примеру, командир 88-й стрелковой дивизии (в частях которой к 9 августа 1941 г. находилось 547 военнослужащих-немцев) докладывал Начальнику Генерального Штаба РККА 14 сентября 1941 г. (за день до указанного в директиве срока завершения изъятия немцев), что «сдавшихся в плен врагу командиров, политработников, младшего и рядового состава в частях дивизии нет» [17]. Получив директиву Сталина, Военные Советы уже на местах сами определяли, как ее лучше выполнить. Перечень необходимых мероприятий, механизм реализации и сроки их исполнения были отражены в соответствующих приказах Военных Советов фронтов, округов и отдельных армий. При этом «приказ Сталина» частично воспроизводился. К примеру, части 14-й армии получили приказ своего командующего № 2/0386 от 11 сентября 1941 г. следующего содержания: «Во исполнение директивы Народного Комиссара Обороны СССР тов. Сталина №35105с от 08.09.1941 года ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Изъять из частей и учреждений 14-й Армии, как на фронте, так и в тылу, всех военнослужащих рядового и начальствующего состава немецкой национальности и послать их в запасные полки 14-й Армии с последующим направлением в строительные части внутренних округов. В тех случаях, когда командиры и комиссары частей и учреждений сочтут необходимым оставить военнослужащих немецкой национальности в частях, они обязаны возбудить об этом мотивированное ходатайство перед НКО через Военный Совет Армии. 2. Командирам частей и учреждений о количестве отправленных военнослужащих немецкой национальности в запасные полки донести в Штаб Армии шифром, а армейским частям нарочным не позднее 14.09.41 года, указав [количество] начальствующего и рядового состава. 3. Командирам запасных полков личный состав немецкой национальности свести в одно подразделение и 15.09.1941 г. донести через Отдел Укомплектования Штаба 14-й Армии с указанием, откуда и сколько прибыло начальствующего и отдельно рядового состава» [19]. Несмотря на тяжелое положение на фронте, поступивший приказ из штаба 14-й армии немедленно был принят к исполнению. Например, в частях 88-й стрелковой дивизии изымаемые немцы были обезоружены и обеспечены соответствующими документами (список по форме № 4 приказа НКО № 450), а также продовольствием на два дня. В сопровождении представителя от части красноармейцы-немцы 15 сентября 1941 г. к 20 часам были сосредоточены на 34-м километре шоссейной дороги (вблизи станции Лоухи), в лесу около поселка. В этом месте представители от частей передавали представителю от дивизии военнослужащих немецкой национальности для их дальнейшего направления в 56-й запасный стрелковый полк (г. Кандалакша) и далее в тыл страны [20]. Изъятие немцев из подразделений и частей происходило внезапно, без всяких объяснений. В большинстве случаев командиры сообщали подчиненным, что существует «приказ товарища Сталина», на основании которого всех немцев надлежит отправить в тыл. Военнослужащие-немцы приказ о своем откомандировании восприняли как величайшую несправедливость. Для многих из них изъятие стало первым сильным моральным ударом [21]. Второй такой удар они получили, когда узнали, что их родные и близкие, как шпионы и пособники, насильственно депортированы в Сибирь и Казахстан. Чистка армейских рядов от военнослужащих немецкой национальности повлекла за собой определенные трудности в боевых частях, об этом свидетельствуют документы. Так, командир 337-го отдельного артиллерийско-зенитного дивизиона сообщал: «... в случае отправки сержанта Каиль дивизион остается без оружейного мастера по зенитной артиллерии» [22]. Еще один пример — обращение командира полевого ветеринарного лазарета к начальнику отдела укомплектования 7-й армии: «Прошу дать наряд на шофера взамен убывшего [военнослужащего немецкой национальности], ввиду того, что машины ежедневно выезжают на линию фронта» [23]. Подобные факты были не единичны. Несмотря на тщательно спланированную и проведенную акцию по изъятию, небольшая часть военнослужащих-немцев, по различным причинам, все же осталась на фронте. Чаще всего их укрывали командиры, поскольку они были нужны им как отменные специалисты своего воинского дела. К примеру, в октябре 1941 г. в частях 88-й стрелковой дивизии была проведена проверка выполнения директивы об изъятии немцев. В большинстве частей, по ранее поступившим докладам в штаб дивизии, красноармейцы-немцы отсутствовали. Но как показала проверка в 426-м стрелковом полку, «... в минометной батарее, полковой артиллерии и батарее противотанковых орудий командирами подразделений и политруками ... оставлено по одному красноармейцу немецкой национальности. Кроме того, в 5-й стрелковой роте 2-го батальона оказался красноармеец немецкой национальности Лихтер, который по документам значился как белорус» [24]. Но и это было еще не все. «В ряде частей дивизии (154-й полевой автономный хлебозавод и 269-й отдельный артиллерийский дивизион) полностью не выполнен приказ (директива. — И.Ш.) т. Сталина № 35105с об откомандировании из частей немцев» [25]. В связи с обнаружением отдельных немцев в 426-м стрелковом полку, по частям 88-й стрелковой дивизии был издан приказ о повторной проверке выполнения директивы НКО № 35105с, при этом требовалось указать виновников невыполнения директивы. Приказ предписывал «не позднее 18.00 11.10.1941 г. донести об откомандировании всех без исключения лиц немецкой национальности» [26]. Из этих строк приказа становится ясно, что ни о каком оставлении, даже на основании ходатайства, не могло быть и речи. К концу 1941 г. основная масса военнослужащих немецкой национальности была собрана в запасных полках дивизий и армий. Им отвели отдельные помещения, наладили точный учет и контроль прибывающих [27]. Позднее из них были сформированы строительные батальоны, которые стали ядром зарождавшейся в начале 1942 г. так называемой трудовой армии. Но на этом процесс изъятия не закончился, начался его третий период. Теперь процесс откомандирования контролировали не столько командиры и замполиты, сколько сотрудники особых отделов НКВД при воинских частях. В дальнейшем они наряду с командирами участвовали в проверке «чистоты» воинских рядов и давали указание командирам на изъятие обнаруженных воинов-немцев [29]. Процесс изъятия не прекращался вплоть до мая 1945 г. Об этом свидетельствуют неоднократные указания на очередную проверку наличия немцев в частях. Некоторые командиры все же воспользовались возможностью и возбудили через Военные Советы ходатайства об оставлении у себя отдельных военнослужащих немецкой национальности. Как правило, речь шла о кадровых офицерах, неоднократно доказывавших свою преданность Родине. В большинстве случаев ходатайств не последовало. Скорей всего, в разгар боевых действий это был вопрос «не первостепенной важности», а может быть, командиры не очень верили в то, что их ходатайства будут рассмотрены. Откуда все же появлялись в войсках немцы, если их так тщательно изымали? Следует отметить, что небольшая часть рядового состава немецкой национальности в момент кампании по изъятию находилась в госпиталях и после выздоровления вернулась в свои подразделения. Определенное число немцев поступало в войска «по ошибке» в ходе мобилизации. Основной причиной, по которой не все военнослужащие-немцы были изъяты с фронта, являлся плохой учет военнослужащих по национальному составу в подразделениях и частях. Как свидетельствует рапорт, поступивший из топографического отделения штаба 7-й армии, происходившее изъятие немцев на основании директивы № 35105с проводилось по анкетным данным и путем опроса [29]. Командование РККА только в начале осени 1942 г. обратило серьезное внимание на военнослужащих нерусских национальностей и провело их учет. Некоторые военнослужащие-немцы в момент проведения кампании по изъятию скрыли свою национальность и изменили фамилии. Очевидно, кое-кто из них сделал это в целях личной безопасности, сказывались прожитые годы во времена сталинских репрессий. Однако основная часть оставшихся воинов-немцев скрыла свою национальность из патриотических чувств. Желание бить врага, напавшего на страну, пересиливало страх быть разоблаченным. Многим сейчас уже известны имена военнослужащих-немцев, сражавшихся под чужими именами. Восемнадцатилетним парнем ушел на фронт Венцель Вольдемар Карлович. Зная, что немцев на фронт не берут, он изменил свою национальность, фамилию, имя и отчество на Венцова Владимира Кирилловича. За боевые подвиги и героизм, проявленные при форсировании реки Днепр, В.К. Венцель получил звание Героя Советского Союза. Изменив фамилию, бежал из исправительно-трудового лагеря на фронт Георгий Эмильевич Рихтер. Под фамилией Смирнов он прошел всю войну, закончив ее в звании подполковника и имея семь правительственных наград. По случайности один из бывших знакомых узнал его и доложил в особый отдел о подмене фамилии. Пришлось отсидеть в лагере еще 5 лет. Лишь немногим немцам, прошедшим войну под чужой фамилией, удалось позднее восстановить свое настоящее имя, фамилию, отчество. Так, только при поддержке маршала Г.К. Жукова были возвращены настоящие имя и фамилия Паулю Шмидту, взявшему имя и фамилию своего друга азербайджанца Али Ахметова. Подобные случаи были большой редкостью. Народ жил в страхе перед репрессивной машиной Сталина. Как показал пример Г.Э. Рихтера-Смирнова, какие бы военные заслуги у немца ни были, он все равно не избежал бы репрессий. Даже после войны бывшие военнослужащие-немцы находились под особым вниманием органов НКВД, хотя и разделили судьбу всего своего народа, находясь на спецпоселении [30]. Подводя итог, можно сделать вывод, что изъятие немцев-военнослужащих из Красной Армии в годы Великой Отечественной войны стало своеобразной, грубой и неадекватной перестраховкой властей, не имевшей на то объективных оснований. Анализ документов воинских частей и подразделений, где служили советские немцы, показывает, что сплошь и рядом имели место факты героического и патриотического поведения солдат-немцев и практически не встречаются примеры противоположного свойства. Следовательно, можно утверждать, что в основной своей массе они были преданными и верными защитниками своей Родины. Несомненно, что откомандирование военнослужащих-немцев из Красной Армии на основании директивы № 35105с стало одним из звеньев в цепи общей дискриминационной политики по отношению к советским немцам, проводившейся в годы войны. Несмотря на то, что изъятие военнослужащих-немцев началось позже, чем откомандирование солдат, призванных из западных областей Украины и Белоруссии, только оно было проведено в полном объеме и позволило отработать типовую схему изъятия военнослужащих определенной национальности. В дальнейшем эта схема была применена к военнослужащим ряда других национальностей. Примечания 1. Цит. по: Черных С. Здесь агенты стоят повзводно // Комсомольская правда. 1997.14-21 марта. С. 5. 2. См.: Российский государственный военный архив (далее - РГВА). Ф. 4. Оп. 14. Д. 2310. Л. 8. 3. Там же. Д. 2318. Л. 22. 4. См.: Центр документации новейшей истории Саратовской области (далее — ЦДНИСО). Ф. 6210 (Фильтрационный фонд). Оп. 1. Д. оф 5031. Л. 84. 5. См.: Герман А.А. Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. Часть II. Автономная республика. 1924-1941. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1994. С. 264. 6. См.: Курочкин А.Н. Создание военизированных формирований из граждан СССР немецкой национальности в годы Великой Отечественной войны // Военно-исторические исследования в Поволжье. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1997. С. 91. 7. См.: Кичихин А. Советские немцы // Нойес Лебен. 1990. 5 сентября. С. 2. 8. См.: Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (далее - ЦАМО РФ). Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 41. Л. 42-44. 9. Там же. Л. 48. 10. См.: Там же. Л. 49. 11. Там же. Л. 71, 72. 12. См.: ЦДНИСО. Ф. 6210. Оп. 1. Д. оф18465. Л. 6. 13. См.: ЦАМО РФ. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 41. Л. 83. 14. Там же. Л. 62. 15 См.: Там же. Л. 229-233. 16. Там же. Л. 69. 17. Там же. Л. 152; Ф. 7-й Армии. Оп. 5380. Д 31 Л 63 18. Там же. Л. 260. 19. Там же. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 42. Л. 1. 20. См.: Там же. Л. 2. 21. См.: Вайсберг Б. Кого ругал партизан Афанасьев? // Немецкая газета. 1991 5 мая. С. 6; Юнг П. Без права обжалования // Нойес Лебен. 1989. 1 января. С. 3. 22. ЦАМО РФ. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 42, 66. 23. Там же. Ф. 7-й Армии. Оп. 5380. Д. 31. Л. 17. 24. Там же. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 42, 69. 25. Там же. Л. 70. 26. Там же. 27. См.: Там же. Ф. 7-й Армии. Оп. 5380. Д. 31. Л. 9. 28. См.: Там же. Ф. 10-й гв. сд. Оп. 1. Д. 138. Л. 10. 29. См.: Там же. Ф. 7-й Армии. Оп. 5318. Д. 31. Л. 25. 30. См.: Там же. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 285. Л. 82, 93, 96, 103, 112.
Ditler: ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ПРОЦЕССА АССИМИЛЯЦИИ НЕМЕЦКОГО НАСЕЛЕНИЯ НА ПРИМЕРЕ Г. ОДЕССЫ (XIX ВЕК) Э.Г. Плеская Немецкое население Одессы отличалось значительной социальной и конфессиональной разнородностью. Среди них были свободные переселенцы, ремесленники и купцы. Часть из них в течение нескольких поколений сохраняла подданство государств, выходцами из которых они были. С 1871 г. они стали германскими подданными и составляли в городе особую германскую колонию. Другая часть приняла российское подданство. Были среди них дворяне, получившие титул на родине или в России. Особую группу составляли немцы, переселившиеся из Прибалтики. С 1803 г. особой колонией поселились ремесленники. К концу XIX столетия они все воспринимались населением города как немецкая колония. Поселившиеся в городе немцы принадлежали к различным вероисповеданиям. Преобладали лютеране, католики, реформаты. Были среди них православные, иудеи, баптисты, меннониты, даже старообрядцы. Наиболее многочисленной группой были организованно поселившиеся немецкие ремесленники евангелическо-лютеранского вероисповедания. Их планировалось поселить особой колонией недалеко от города, где им были отмежеваны земли. Поселение отдельной колонией соответствовало условиям приглашения переселенцев, которым гарантировались самоуправление и компактность поселений. Последнее, в свою очередь, было гарантом сохранения национальной культуры и самобытности [1]. Быстрый рост города привел к тому, что отмежеванные для этой колонии земли стали городской территорией. Прибывшие в город в связи с предстоящими большими казенными работами ремесленники из внутренних российских губерний создавали опасность возникновения беспорядков. Одесский градоначальник Дюк Ришелье предлагал разделить их на цехи, и с его разрешения немецкие ремесленники организовались в самостоятельные цехи [2]. Однако с 1816 г. они лишались самоуправления и переходили в ведение городского магистрата. Новые условия жизни положили начало интеграционным процессам. Пастор евангелической общины Карл Беттигер осознает необходимость изучения «языка нового Отечества», т.е. русского, и вводит его в программу основанного им в 1825 г. училища [3]. Изучается русский язык и в небольшой причетнической учительской семинарии, образованной при общине в 1826 г. и готовившей церковных служащих и учителей для приходских школ [4]. Наличие русского языка в программах этих учебных заведений объясняется пониманием необходимости интеграции в новую жизнь. Она характеризовалась самобытностью города, управление которым с первых лет его политической и экономической жизни было поручено иностранцам (Иосифу Дерибасу, герцогу Ришелье, графу Ланжерону). Многонациональное население и доминирующая коммерческая деятельность формировали особую общественную культуру, основанную на терпимости взаимоотношений между людьми различных национальностей, вероисповеданий и сословий. Светские салоны города состояли не только из потомственной знати различных национальностей, но и образованных иностранных негоциантов, в числе которых были и преуспевающие немецкие купцы. Своеобразие одесского общества позволяло каждой нации и изолироваться в самобытной культурной национальной среде, и интегрироваться в новую культуру, без чего нельзя было обустроить свою жизнь в стране, которую многие стали считать своей родиной. В первой половине XIX столетия и то и другое происходило в естественных, диктуемых жизнью условиях. Общие праздники отмечали каждый по-своему. В 20-е гг. на большом поле, находящемся недалеко от крепости Хаджибей, устраивались праздничные гулянья: «Зазывалы приглашали в балаганы, торговцы разносили лакомства, водили хороводы русские девушки, зажигательно отплясывали молдаване, греки танцевали древний, как мир, танец, и немцы хором пели песни своей далекой родины» [5]. Картинку бытовой жизни немецких переселенцев нарисовал Александр Дерибас в дополнении к своей книге «Старая Одесса. Исторические очерки и воспоминания»: «А вот другой тип старой Одессы: немец, сапожник Шоффа. Он любил, чтобы во время работы семейство его присутствовало в мастерской и читало Библию. То сын, то жена, то дочка читали поочередно страницы священного писания, пока глава семейства и его подмастерья шилом и дратвой тачали обувь. Все прежние немцы были глубоко набожные и сохраняли обычаи своей далекой родины. Вместо нынешних ферейнов немцы собирались у себя дома и устраивали вечеринки и праздники чуть ли не со средневековыми обычаями. Игра в кегли процветала во всех углах Одессы...» [6]. Отмеченная А. Дерибасом набожность немцев долгие годы служила гарантией сохранения национальной самобытности, так как была основой их объединения в многонациональном городе. Первым элементом русской культуры, который заимствовали переселенцы, стали русские имена. Постепенно жители Одессы немецкого происхождения стали именоваться на русский манер, принимая русские имена, отчества или то и другое вместе. Иоганны стали называть себя Иванами, Вильгельмы — Василиями, Францы и Фридрихи - Федорами, Людвиги — Леонтиями или Любимами, Готфриды — Богданами. Появились непривычные сочетания имен и отчеств: Вильгельм Иванович, Фома Аристович, Эрнст Роберт Фомич. Однако это можно считать лишь внешним признаком ассимиляции, так как сохранившиеся частично метрические книги и списки прихожан евангелическо-лютеранской общины города показывают, что переселенцы и колонисты второго и третьего поколений давали своим детям и внукам национальные имена. Русифицированные встречаются в документах и переписке с представителями власти различного уровня или общественных объединений, членами которых были жители всех национальностей (например, обществ сельского хозяйства, технического, истории и древностей, садоводства и т.д.). Во второй половине XIX века развивающаяся экономика приводит к увеличению контактов как внутри национальных общин, так и с местным населением. Образование в 1861 г. первого немецкого клуба «Гармония» (Harmonia), объединявшего представителей купеческого сословия русского и иностранного подданства, говорит о стремлении сохранить общение на основах национальной культуры, что может объясняться наметившимися признаками утраты национальной самобытности. По уставу 1867 г. его членами могли быть только немцы или сочувствующие всему немецкому [7]. В 1869 г. регистрируется Клуб ремесленников и промышленников, объединивший немцев по роду занятий и одновременно решивший проблему проведения досуга в национальной среде. Интересно, что образование и деятельность подобных клубов происходили на фоне достаточно активной интеграции немцев во властные и общественные структуры города. Они занимали самые высокие должности: генерал-губернаторов Новороссийского края, градоначальников, военных губернаторов, командующих военным округом; избирались членами городского магистрата, гласными городской Думы и Херсонского губернского земского собрания, членами коммерческого и сиротского судов, биржевого комитета. Не одно десятилетие они избирались председателями последнего, что свидетельствовало о высоком авторитете в торгово-промышленных кругах города [8]. Такая интеграция могла иметь место только при владении русским языком. Материалы однодневной переписи населения Одессы за 1892 г., которая проводилась в связи с предстоящим столетием города, и всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. показывают следующую картину [9, 10]. Как видно из приведенных сведений, в 1892 г. назвали своим родным языком немецкий 9163 жителя Одессы, из них 3482 (т.е. 38%) знали русский разговорный язык. Знание его мужчинами превышало этот показатель у женщин на 10%. К моменту проведения первой всеобщей переписи Российской империи в 1897 г. ситуация : метно изменилась. При увеличении общего числа немцев, знающих русский язык, женщины на этот раз опередили мужчин. Дать обстоятельное объяснение причин изменения этих показателей автор пока не берется. Повлияли ли на них возросшая экономическая активность, изменение социальных условий или что-либо другое, предстоит еще выяснить. Переписные листы 1897 г. отразили и факт ослабевания или утраты частью немецкого населения чувства национальной принадлежности. Представители третьего поколения некоторых немецких семей уже числились в составе русской национальной группы. Например, все пятеро детей барона Томаса (Фомы) Маса, сына коммерции советника, ганноверского, прусского и генерального северогерманского консула в Одессе Ариста Маса, назвали своим родным языком русский [11]. Русский язык назвал родным и студент Новороссийского университета Владимир Эдуардович Фальц-Фейн, будущий депутат третьей Государственной Думы [12]. Эти факты дают возможность говорить о ненасильственной ассимиляции небольшой, наиболее состоятельной и образованной части немецкого населения. Для некоторых немцев русская культура стала профессией и подлинным увлечением. Например, Эммануил Вобст, выходец из Саксонии, учитель русского языка и словесности в Одесском городском коммерческом училище, остался в памяти учащихся и своих коллег обладателем редкого дара художественного чтения произведений русской литературы. Его чтение гоголевской «Шинели» запомнилось им на всю жизнь [13]. Николай Иванович Ленц, сын выходца из Ганновера, также был учителем русского языка. Ему же принадлежит ряд интереснейших исследований по истории Одессы («Учебно-воспитательные заведения, из которых образовался Ришельевский лицей...», «Бомбардирование Одессы 10 апреля 1854 года» и др.). В этих исследованиях события оцениваются с точки зрения русского человека, каковым считает себя автор. Русскими он называет и своих одноплеменников, приводя интересный разговор полностью обрусевшего и принявшего православие командующего войсками, расположенными в Бессарабии и Херсонской губернии, генерал-адъютанта барона Д.Е. Остен-Сакена с прогуливающейся по приморскому бульвару парой во время бомбежки города англо-французской эскадрой. На вопрос, почему они подвергают себя опасности, прогуливаясь во вре мя обстрела, ему ответили вопросом: «Разве мы не русские?» Автор заметил, что это были Вицман с дочерью. Истинно русским воспринимали коллеги и самого Н.И. Ленца, «этого ганноверца из нашего юга» [14]. Однако такие примеры достаточно редки. Особое отношение к труду, сформированное под воздействием учения М. Лютера и движения Реформации, когда честный, упорный, добросовестный труд рассматривался как форма служения Богу, отличало немецких переселенцев. В них были заложены прочные духовные основы культуры труда, основанного на ответственности и требовательности к себе и партнерам. Возможно, этим объясняется стремление искать последних в носителях национальной трудовой этики. Так, Софья Богдановна Фальц-Фейн делает заказы на ремонт судов заводу Беллино-Фендерих. У Генриха Штапельберга, директора правления маслобойного завода, в должности управляющего, приказчика и бухгалтера служат единоверцы-немцы. Немцами были все специалисты-пивовары и механики на пивоваренном заводе В. Санценбахера. Материалы переписи 1897 г. показали, что в немецких семьях предпочитали держать немецкую прислугу [15]. Проекты частных домов, промышленных, учебных, больничных и церковных зданий заказывались архитекторам немецкого происхождения. Стремление немцев к сохранению национальной самобытности не встречало понимания у местного населения. Это показала реакция на начавшееся переселение немцев в Америку после принятия устава о воинской повинности в 1872 г. Автор статьи в городской газете «Одесский вестник» с иронией писал, что немцы умеют «...делать деньгу, бережливы, стойки в работе и охране национальных интересов», что они уже организовали в Америке свои клубы, читальни и быстро соблазнили американцев, привыкших пить плохую водку, своим пивом. При таком положении, замечает он в конце статьи, будущность американцев будет больше зависеть от немецких переселенцев, чем от самих американцев [16]. В пореформенной России, включавшей немецких колонистов в сферу русской общественной и политической жизни, усиление как интеграционных, так и изоляционных процессов представляло одинаковую опасность. Интеграция угрожала сохранению национальной самобытности, изоляция же могла привести к хозяйственному упадку, исключению из общественной и политической деятельноcти. Границы того и другого попытались определить представители немецкой интеллигенции города. Большой интерес в этом отношении представляют публикации на страницах двух немецкоязычных газет города: «Odessaer Zeitung» и «Deutsche Rundschau». Обе газеты печатали материалы, посвященные русской истории, науке, культуре: 300-летию царствования дома Романовых, 100-летию победы в Отечественной войне1812 года, 50-летию отмены крепостного права и учреждения земств, 200-летию битвы под Полтавой, юбилейным датам со дня рождения М.В. Ломоносова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Т.Г. Шевченко [17]. События комментировались с точки зрения граждан России и тем самым становились частью истории и культуры живущих в России немцев. Много места уделялось освещению российских политических событий, что вовлекало читателей в сферу политической жизни страны. Вместе с этим газеты уделяли много внимания проблемам увеличения доходности крестьянских хозяйств в немецких поселениях, распространению агрономических знаний, формированию бытовой и хозяйственной культуры, обсуждению проблем сохранения родного языка, совершенствованию школьного образования, повышению квалификации учителей в школах бывших колоний [18]. Материалы газет были направлены на воспитание преданных монархии, законопослушных, трудолюбивых, экономически сильных, образованных подданных. Но при этом они должны были сохранить свою национальную самобытность и родной язык. Стремление объединить всех немцев, заставить их ощущать себя единой общностью и ценить это как высшее достоинство — такова была одна из целей, поставленных перед собой последним редактором «Odessaer Zeitung» Карлом Вильгельмом [19]. Такую же позицию занимали и активисты немецкого общества, основанного в Одессе в 1906 г. На одном из собраний членов общества она была подробно изложена. Суть ее сводилась к тому, что как подданные России немцы хотели прививать своим детям чувство патриотизма, хотели формировать из них граждан, готовых принести пользу родине, которую она вправе ожидать от своих подданных. Они хотели знать русский язык, чтобы хорошо себя чувствовать в России. В то же время они хотели сохранить свое высшее достояние — родной язык, хотели воспитать в своих детях чувство принадлежности к народу, достигшему высокого уровня культуры. Они считали неразумным рассматривать это как проявление пангерманизма, потому что немцы южной России в течение нескольких поколений показали себя трудолюбивыми и лояльными гражданами, верными данной присяге [20]. Однако в высших кругах власти утверждалась другая точка зрения. Национальные меньшинства стали рассматриваться как нечто враждебное и опасное. 10 января 1910 г. министром внутренних дел рассылается циркуляр о запрещении образования инородческих обществ, имеющих культурно-просветительские цели «на почве пробуждения узкого национального... сознания» [21]. Это означало, что сохранение национальной культуры и самобытности, обещанное немецким переселенцам манифестами Екатерины II (1763) и Александра I (1804), постепенно стало рассматриваться как угроза интересам России. Насколько далеки были от взаимопонимания власть и преданные ей подданные немецкой национальности, показывают публикации на страницах «Odessaer Zeitung» в первые дни после объявления Германией войны России. В обращении к сыновьям граждан немецкой национальности их призывали выполнить свой воинский долг перед русским Отечеством, выйти победителями из навязанной войны, восстановить силу и влияние России. В трагической для российских немцев ситуации гражданский патриотизм был поставлен выше чувства национальной принадлежности. Подчеркивалось, что стремление к ее сохранению нельзя считать проявлением любви к германскому рейху. Это нужно рассматривать как любовь к своей нации, культуре и духовной жизни, что не может помешать сохранить верность России и пролить за нее кровь [22]. Право немцев на чувство гордости, связанной с принадлежностью к немецкой культуре, косвенно подтверждали публикации в одесских русскоязычных газетах. Особенно показательна статья «Политика и культура», напечатанная накануне начала войны между Россией и Германией. Отмечая распространявшиеся по всей Европе антинемецкие настроения в связи с начавшейся войной, автор встает на защиту немецкой культуры и пытается убедить читателя, что Гете не перестал быть великим поэтом, философия Канта не потеряла своей глубины и значительности, симфонии Бетховена не звучат менее ярко и величественно, ученые заслуги Гумбольдта, Гельмгольца, Вирхова, Беринга, Рентгена и других не кажутся сомнительнее, а экономическая теория К. Маркса бездоказательной и голословной. Он напомнил, что «все мы в той или иной степени обязаны немецкой культуре, ее завидным успехам...» [23]. Однако такая своеобразная поддержка деятельности образовавшихся после 1907 г. нескольких немецких обществ, основной целью которых было сохранение национальной самобытности, несколько запоздала. Деятельность обществ не нашла массовой поддержки ни у сельского, ни у городского населения. Пока еще нет возможности указать истинные причины отсутствия такой поддержки. Возможно, гораздо большее значение для сельского немецкого населения имела защита своих экономических интересов, которые оказались под угрозой вследствие проведения в стране многолетней антинемецкой кампании. Для ее инициаторов и исполнителей защита немцами национальной культуры была дополнительным аргументом для обвинения в нежелании приобщаться к русской жизни. Более прочными оказались экономические интеграционные процессы. После начала войны с Германией, когда по распоряжению генерал-губернатора всех областей Одесского военного округа М.И. Эбелова стали подвергаться административной высылке германские и австрийские подданные, в их защиту выступило Одесское общество фабрикантов и заводчиков вместе с фабричной инспекцией Херсонской губернии. Они возбудили ходатайство перед властями об отмене высылки, гарантируя полную лояльность промышленников, имевших подданство воюющих с Россией держав [24]. Начавшаяся мировая война стала подлинной катастрофой для немецкого населения Российской империи, которая лишила их возможности определить границы своего существования в немецкой и русской культурах. Примечания 1. См.: О правилах для принятия и водворения иностранных колонистов. ПСЗ-I. Т. XXVIII. С. 137. № 21163. 2. См.: Государственный архив Одесской области (Далее — ГАОО). Ф. 16. Оп. 5. Д. 4. Л. 22. 3. Там же. Ф. 2. Оп. 1. Д. 69. Л. 3 об. 4. Там же. Ф. 630. Оп. 1. Д. 86. Л. 31, 32, 39, 39 об., 44 об. 5. Одесский вестник. 1827. 13 апреля. 6. См.: Дерибас А. Старая Одесса. О том, чего я не досказал в своей книге о старой Одессе // Вечерняя Одесса. 1994. 3 сентября. 7. См.: ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 584. Л. 37, 38. 8. См.: Плесская Э.Г. Одесские немцы. 1803-1920. Рукопись. 9. См.: Результаты однодневной переписи г. Одессы 1 дек. 1892 г. Ч. 1. Население. Одесса, 1894. С. 66; Первая всеобщая перепись Российской империи. Т. XLVII. Одесса, 1904. С. 61. 10. Сведения составлены на материалах данных переписи 1892 и 1897 гг. 11. ГАОО. Ф. 2. Оп. 8. Д. 1449. Л. 2, 7. 12. Там же. Д. 559. Л. 75. 13. См.: Дерибас А. Старая Одесса. Исторические очерки и воспоминания. Одесса, 1913. С. 213-215; Кочубинский АА. Н.И. Ленц. Некролог // Записки Императорского одесского общества истории и древностей. Т. XXVII. Некрологи. Одесса, 1907. С. 2. 14. Кочубинский АА. Н.И. Ленц. Указ. ист. С. 1-9. 15. См.: ГАОО. Ф. 2. Оп. 8. Д. 1948. Л. 27 об.-31; Д. 2213. Не пронумеровано. 16. См.: Одесский вестник. 1874. 10 марта. 17. См.: Odessaer Zeitung. 1908. № 145 vom 25. Juli; 1913. № 185 vom 15. August; 1914. № 20 vom 25. Januar и др.; Deutsche Rundschau. 1911. Vom 18.Februar и др. 18. См., напр., приложения к «Odessaer Zeitung»: «Landwirtschaftlischer Beilage», «Ratgeber fur Feld und Haus», «Padagogische Beilage». 19. См.: Kurze Geschichte der «Odessaer Zeitung» // Odessaer Zeitung. 1913. № 5 vom 6. Januar. 20. См.: S.D.V. Generalversammlung vom 1. September // Odessaer Zeitung. 1908. № 203 vom 3. September. 21. См.: ГАОО. Ф. 2. Oп. Д. 101. Л. 195. 22. См.: Нойтатц Д. Отношение причерноморских немцев к России и Германии до 1918 года // Вопросы германской истории: украинско-немецкие связи в новое и новейшее время: Межвузовский сб. научных трудов. Днепропетровск, 1995. 23. См.: Седой. Политика и культура // Одесские новости. 1914. № 9425.29 июля. 24. См.: Одесская жизнь // Одесские новости. 1914. № 9443. 16 августа.
Ditler: МИГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В НЕМЕЦКОМ ПОВОЛЖЬЕ В ПЕРИОД ГОЛОДА 1920-1922 гг. Н.А. Малова С осени 1920 г. в Поволжье начался голод. Жесточайшая политика реквизиций 1919-1920 гг. лишила крестьян даже минимально необходимого для выживания продовольствия. «Железная метла» продразверстки вымела у поволжских немцев посевное зерно, были изъяты картофель, животноводческая и садовая продукция. Антикрестьянская политика советского руководства, позиция местных большевиков, завышавших нормы продразверстки и продналога, были главной причиной голода конца 1920-1922 гг. Прежде голод был для немцев-колонистов большой редкостью, хотя неурожайным являлся едва ли не каждый четвертый год. В неурожайные годы лишь незначительное количество немцев, из самых беднейших слоев, испытывало продовольственные затруднения. Голод 1921-1922 гг. охватил огромную территорию Поволжья, во всем регионе голодало 25 млн. человек, он затронул все социальные слои общества [1]. Жертвами голода были и зажиточные крестьяне, и бедняки, рабочие и служащие. Несколько месяцев центральные власти в Москве не распространяли информацию о голоде в Поволжье. 14 мая в журнале «Жизнь национальностей» появилось первое краткое сообщение о ситуации в Области немцев Поволжья. Говорилось о весенних посевах, составивших 10-15% от предыдущих лет, о массовом бегстве напуганного голодом населения, что окончательно разрушило местную экономику. Делался вывод, что причины возникшего голода заключались в непродуманных политических решениях, в игнорировании фактических возможностей поволжских немцев по сдаче продовольствия [2]. В декабре 1921 г. в докладе на IX Всероссийском съезде В. Антонов-Овсеенко утверждал, что голод поразил коммуну поволжских немцев особенно сильно по сравнению с соседними губерниями, основываясь на сообщениях о том, что две трети населения уже голодало к началу лета 1921 г., количество скота сократилось вдвое в течение первых семи месяцев года, урожай озимых составлял менее двух пудов на душу населения. Сообщалось уже о четырех тысячах смертей и о девяти тысячах семей, отправившихся на поиски продуктов питания [3]. Можно считать декабрь 1920 г. временным началом эмиграции из немецких колоний Поволжья. В январе 1921 г. в Саратов стали прибывать голодные немецкие крестьяне, просившие милостыню [4]. С огромным опозданием, в разгар голода, 12 июля «Известия» поместили обращение «К гражданам страны», в котором сообщили о массовом бедствии, постигшем Поволжье и некоторые другие регионы. 28 июля 1921 г. правительство приняло постановление «О планомерном выселении из голодающих губерний». Оно определило: «планомерного выселения... из охваченных неурожаем местностей не открывать». С 1 августа 1921 г. разрешалось выселение лишь тех «трудовых элементов, которые нарушили уже вследствие неурожая свою хозяйственную связь с коренными местами». Количество переселяемых для немецкой автономии определялось в 10 тыс. чел. Все голодающие районы, согласно постановлению, прикреплялись к более благополучным, Немкоммуна — к Гомельской и Брянской губерниям, а позднее и к Витебской [5]. Таким образом, переселение немцев Поволжья, как и остальных жителей региона в период голода, можно разделить на два вида: организованное, или официальное, которое проходило на основе переселенческих билетов, и стихийное. Организованное переселение проводилось с июля 1921 г. специально созданной при Областном Комитете Помощи Голодающим (Облкомпомгол) эвакотройкой. С сентября 1921 г. этим переселением заведует созданная при Облкомпомголе переселенческая секция. В официальном переселении фигурируют несколько категорий, определявшихся возрастом и социальным составом: рабочие, крестьяне, красноармейцы и беженцы, попавшие в область в связи с Гражданской войной, дети. В зависимости от категории переселение возлагалось на разные комиссариаты. Переселение в период голода признавалось одним из способов оказания помощи голодающим и до наступления «более или менее сносного положения» [6] рекомендовалось применять его широко. Хотя в августе 1921 г. Центр определил количество выселяемых из немецкой автономии — 10 тыс., их отправка затянулась на долгие месяцы. До конца октября решался вопрос о нарядах на перевозочные средства. 11 октября специальное заседание Переселенческой секции Облкомпомгола постановило командировать в Москву для этой цели А. Глейма. Он справился со своей задачей и привез наряды [7]. Вслед за этим началась отправка переселенцев. В частности, из Марксштадтского уезда к концу ноября 1921 г. было выселено 3290 человек: 2200 — в Самару, Сибирь и Туркестан, 450 — в западные губернии и на Украину, 520 — на Кавказ. Еще 800 чел. ожидали отправки в Самару, Туркестан, Сибирь. Из Ровненского уезда было отправлено 740 чел. на юг России и 1900 ожидали отправки в Сибирь, Туркестан, на Украину и на Кавказ [8]. К 21 ноября значительная часть этих переселенцев все еще не была отправлена. Основной причиной были проволочки в подаче транспорта. Работа по переселению рабочих была организована отделом труда Народного Комиссариата Труда. Эвакуация рабочих началась в июле 1921 г., когда было вывезено 23 чел., в августе — 33, в сентябре — 189 (вместе с семьями всего 565 чел.), в октябре — 120. На ноябрь имелись наряды на переброску 155 чел. в разные губернии на должности надзирателей. В счет этого наряда было отправлено 140 чел. (вместе с членами семей — 500 чел.). 20 рабочих было отправлено в г. Грозный на нефтяные промыслы, вместе с ними и семьи — всего 80 чел. Осенью 1921 г. из Центра пришел наряд на отправку 2000 чел. на земляные работы в г. Ташкент. Было завербовано и готово к отправке 1950 чел. Однако из-за отсутствия вагонов их отправление было задержано, а вскоре Наркомат Труда аннулировал данный наряд. Большинство людей, успевших распродать имущество, оказались в критической ситуации, и многие из них умерли. С октября по 31 декабря 1921 г. Наркомтруда рассмотрел 49 дел о переводе рабочих в урожайные губернии и удовлетворил 40 прошений [9]. В проведенном советскими органами организованном Переселении четко прослеживается «классовый подход» в подборе эвакуируемых. Власть спасала от голода в первую очередь свою опору — рабочий класс. Почти половина всех рабочих Немкоммуны (2321 чел.) была эвакуирована до конца 1921 г. На новых местах им предоставлялась работа [10]. Еще одна категория переселяемых из Немкоммуны — это «красноармейцы, уроженцы других областей, осевшие беженцы». Их эвакуацией занималась Комиссия по переводам и командированию трудообязанных при Отделе Труда АОНП. К концу 1921 г. было из Области немцев Поволжья эвакуировано 600 человек этой категории [11]. По постановлению эвакуационной тройки переселялись «отдельные лица и семьи, оторванные от своих кормильцев» и желавшие воссоединиться с ними. Это были, главным образом, семьи красноармейцев, рабочих и служащих. По линии Народного Комиссариата Земледелия и за свой счет с территории немецкой автономии выехало до конца 1921 г. 57 таких лиц [12]. Всем организованным переселенцам выдавалось пособие в размере 7 тыс. руб. на человека. Для сравнения — один номер газеты «Правда» в то время стоил 2500 руб. [13]. С осени 1921 г. в немецкой автономии проводилась также эвакуация детей. Она осуществлялась по линии Наркомпроса РСФСР на основе «Правил о порядке производства эвакуации детей из местностей, постигнутых неурожаем» [14]. В первую очередь эвакуировались дети, проживающие в детских домах и колониях, в возрасте от шести до четырнадцати лет. Эвакуацию детей проводил Отдел правовой защиты несовершеннолетних под руководством областной комиссии Наркомпроса. Эвакуированные дети разбивались на группы по 50 чел. Их сопровождали воспитатели и технический персонал. На каждого ребенка заводилась карточка эвакуированного. Всего по области на 1921 г. насчитывалось 162,4 тыс. детей, из них голодало 143,1 тыс. Детские дома и ясли в то время вмещали только 400 детей [15]. Для сбора детей со всех уездов создавались специальные приемные пункты в селах Сосновке (Шиллинг) и Мордово — для Голо-Карамышского, в Ровном — для Ровненского уездов [16]. К сожалению, у нас нет данных по приемному пункту Марксштадтского уезда. Из Ровненского и Марксштадтского уездов в сентябре-ноябре 1921 г. были эвакуированы в Тирасполь, Умань, Тулу 1685 детей. 15 октября 1921 г. из Саратова был отправлен санитарный поезд №701 Саратов — Тирасполь, в котором находились 574 ребенка, 15 воспитателей и 33 человека технического персонала. В ночь с 16 на 17 октября в 13 верстах от Тамбова произошло столкновение этого поезда с поездом, шедшим на Москву. Был разбит паровоз и один вагон. По счастливой случайности никто из детей не пострадал, и вскоре санпоезд продолжил движение на Украину [17]. В середине октября в Голом Карамыше была сформирована для эвакуации группа детей в количестве 150 чел. 17 октября уполномоченным этого эшелона был назначен Леопольд Граф, детей сопровождали 5 воспитателей и 8 технических работников. Для их снабжения было запрошено у Облкомпомгола по 200 тыс. руб. на каждую группу из 50 чел. Всех эвакуированных снабдили продуктами на три дня: хлебом (12 пудов 9 фунтов), маслом (3 пуда) и несколькими унциями солодового корня [18]. В Сосновке дети задержались на несколько дней. Уполномоченный Л. Граф неоднократно телеграфировал в Марксштадт с просьбой прислать деньги, продукты, одежду, врача [19]. Скорее всего, этих голодающих детей забрал пароход «Кирилл», вышедший из Саратова 1 ноября. 6 января 1922 г. 60 детей были отправлены в г. Каширу [20]. Эвакуация детей из Области немцев Поволжья не оправдала надежд. В марте 1922 г. областная комиссия Наркомпроса обследовала места расселения детей в Киевской и Одесской губерниях. В Тираспольском уезде Одесской губернии детей распределяли между крестьянами, которые выбирали здоровых и хорошо одетых детей для работы в домашнем хозяйстве. Эвакуированных из Марксштадта в ноябре 1921 г. детей разместили в приемнике №2 г. Умани. Детей разместили в холодном помещении, постель им заменял тюфяк, набитый соломой, и такая же подушка. Из-за плохого питания, отсутствия медицинской помощи увеличился процент заболеваемости и смертности детей. Комиссия констатировала, что «дети выглядят хуже, чем... до отправления в этот урожайный уезд» [21]. Во избежание повторения подобного Областной отдел народного образования запретил эвакуацию детей без выяснения условий приема. Итоги осенне-зимней эвакуации 1921 г. были рассмотрены на заседании президиума Облкомпомгола 13 апреля 1922 г. и принято решение «признать, что эвакуации в том виде, как они производились осенью, являются неприемлемыми, а посему — отказаться от таковых» [22]. В конце ноября — начале декабря 1921 г. отправкой последних партий крестьян закончилось организованное переселение из немецкой автономии. Исключением явилась отправка 60 детей в Каширу 6 января 1922 г. До апреля 1922 г. эвакуации не проводилось, и руководство области не предполагало их проводить [23]. Заявки 746 человек о переселении в урожайные губернии, поступившие еще в 1921 г., так и не были удовлетворены из-за отсутствия нарядов на транспорт. В дальнейшем таких заявок не поступало [24]. По данным отдела народного образования, на 1 марта 1922 г. было подготовлено для эвакуации 840 детей. В ожидании отправки умерло 126 чел. На 1 апреля эвакуации подлежало 857 детей [25]. Всего же в голодные годы было эвакуировано из АОНП 3665 детей [26], многих из них вернуть не удалось. В целом, по нашим подсчетам, в 1921 г. Автономную область немцев Поволжья организованным порядком покинуло 11 710 чел. По данным Эдгара Гросса, из автономии было эвакуировано 10 тыс. чел. Второй и основной вид миграции в период голода 1920-1922 гг. — стихийное переселение. По своим масштабам оно значительно превосходило организованное. Как ужеотмечалось, его начало приходится на зиму 1920-1921 г. К концу лета 1921 г. в колониях началась паника. Засуха, пожары, холера подняли на ноги значительную часть населения. По проселочным дорогам, по водным, железнодорожным путям хлынула волна переселенцев. Ехали, передвигаясь любыми доступными средствами. Даже суровая волжская зима 1921-1922 гг. не остановила бегство из немецких колоний. Часто реальная судьба беженцев была настолько удивительной, что предсказать ее не мог бы, пожалуй, даже самый смелый прорицатель. Приведем пример. 5 декабря 1921 г. группа в составе 153 колонистов покинула Драйшпиц. На фургонах она направилась на станцию Камышин, а оттуда по железной дороге — в Минск. Возглавляли группу Шварцкопф, Шульц и Давид Мюллер. Надо отметить, что у беженцев не было общей конечной цели, одного места назначения. Часто в пути колонистам приходилось давать взятки начальникам железнодорожных станций, чтобы их вагон не ставили на запасной путь. В Минске беженцы провели два дня в вагоне, прежде чем устроились на квартирах. Найти работу им так и не удалось, без особого разрешения это было невозможно. Из-за неустроенности, болезней группа разделилась: 50 чел. решили вернуться обратно на Волгу. Судьба их неизвестна, но в родное село никто не вернулся. Оставшиеся, подкупив пограничников, переправились в Польшу. Польский Красный Крест разместил их в старом армейском лагере Страалкове. 10 марта 1922 г. первая группа беженцев была отправлена во Франкфурт-на-Одере. До октября этого же года немцы из Драйшпица прибывали в Германию. Более года продолжался розыск родных и друзей в Америке. В конце 1923 г. 70 поволжских немцев из Драйшпица добрались до Соединенных Штатов Америки и Канады. Так закончилась для этих людей двухлетняя одиссея [27]. В феврале 1922 г. число беженцев на станции Покровск значительно сократилось. Причину этого мы находим в мерах, препятствующих увеличению эмиграции. Из документов узнаем, в частности, что в то время в партийных органах решался вопрос о выставлении на станции Урбах отряда, с целью не допускать беженцев в Саратов [28]. В марте 1922 г. Саратовский губернский исполнительный комитет обратился в Областной исполком с требованием поставить подобные посты на всех станциях железной дороги и воспрепятствовать усилившейся волне беженцев [29]. Еще раньше, в начале января 1922 г., было запрещено переселение на Украину, в Донецкую, Екатеринославскую, Запорожскую, Николаевскую губернии [30]. Куда стремились беженцы от голода в 1921-1922 гг.? Три магических слова привлекали их — Туркестан, Кавказ, Сибирь. Не меньше привлекала их и заграница. На пограничных пунктах — Гомеле, Минске, Витебске, Смоленске — скопились тысячи людей, желающих уехать за границу. Некоторым это удалось, как колонистам из Драйшпица. Маттиас Хаген пишет, что 3 тыс. колонистов бежали в Петербург, около 500 немцев дошли до Баку, 5 тыс. — до Минска, 3 тыс. —до Полоцка в Польше. На польской границе под Барановичами постоянно находились около 30 тыс. беженцев, из них тысячи немцев Поволжья [31]. Статистика стихийного переселения в голодные годы не велась, поэтому трудно установить конкретные цифры. Здесь лучше довериться данным Эдгара Гросса — 70 тыс. чел. бежали из немецкой автономии в голод 1920-1922 гг. [32]. Только за первые пять месяцев 1922 г. из немецких колоний бежали 15 407 чел. [33]. В 1922 г. при сохранившейся эмиграции из немецкой области появляется новая тенденция — возвращение в немецкие колонии. Статистические сведения за этот период сохранились отрывочно, на протяжении нескольких месяцев можно проследить динамику возвращения в разных кантонах Области немцев Поволжья. С января по 1 сентября 1922 г. «организованным порядком» вернулись в родные места 3123 чел. и 9958 приехали самостоятельно [34]. Подобная статистика велась на протяжении нескольких месяцев в Краснокутском и Каменском кантонах. В первом на сентябрь 1922 г. было зарегистрировано 8646 чел., уехавших из кантона, из них только 246 были выселены организованно. На сентябрь 1922 г. возвратился 2201 чел. (только 61 —организованно). В декабре 1922 г. число уехавших из Краснокутского кантона было уточнено — 8791 чел. (в том числе организованным порядком — 456). В декабре 1922 г. в кантон вернулись 410 чел. Каждый месяц 1923 г. беженцы голода возвращались в родные места. На июль 1923 г. пришелся пик этого процесса — вернулись 165 чел. К октябрю 1923 г. в Краснокутский кантон возвратились 3174 чел. [35]. В Каменском кантоне по документам архива можно проследить возвращение беженцев с января 1922 г. по 31 января 1923 г. [36]. В 1921 г. этот кантон покинули 9941 чел., из них только 267 выехали по переселенческим билетам. В феврале 1923 г. вернулись 333 чел. и число возвратившихся выросло до 3879. В целом в область к 1923 г. вернулось 16 738 чел. [37]. Массовый характер возвращение беженцев приняло с весны 1922 г., с открытием навигации. В мае 1922 г. волна возвращающихся беженцев усилилась. К этому времени почти все беженцы были истощены и больны. Руководство области решало вопрос о создании специальных лагерей для беженцев в Марксштадте и Нижней Добринке, где больные находились бы на карантине [38]. Тысячи немцев-колонистов, вернувшихся в родные села, оказались без средств к существованию. Лишенные хозяйства, не получавшие помощи иностранных благотворительных организаций, они вновь обрекались на голодную смерть. В не менее трудном положении оказались беженцы голода, которые в 1921-1922 гг. попали за границу. Декрет ВЦИК РСФСР от 15 декабря 1921 г. «О лишении российского гражданства» установил, что «лица российского происхождения, находящиеся за границей, лишаются российского гражданства до восстановления их в правах ВЦИКом или по проверке документов Полномочными представительствами РСФСР за границей» [39]. Возвращение беженцев голода, оказавшихся за границей, затянулось на долгие годы, которые потребовались для оформления необходимых документов. В мае 1924 г. на основании предписания Полпредства Германии от 29 апреля 1924 г. был составлен список беженцев голода Области немцев Поволжья, желающих вернуться в АССР НП. Список был проверен Народным Комиссариатом Внутренних Дел АССР НП, и в возвращении на родину было отказано только Боппу Августу Ивановичу, как участнику бандитизма 1921 г. Из подавших заявления на возвращение 467 чел. проживали в лагере для беженцев во Франкфурте-на-Одере, 59 — в Френзиш-Холланд, 38 — Цайтхайм [40]. Они возвращались на Волгу не на пустые места, почти у всех в селах Немреспублики жили родственники, сохранившие имущество и инвентарь беженцев. Более половины немцев из этого списка были уроженцами левобережных колоний Краснокутского, Ровненского, Тонкошуровского и Палласовского уездов (с 1922 г. — кантонов). Пусть косвенно, но этот факт подтверждает вывод многих исследователей — голод в левобережье был сильнее, чем на правом берегу Волги. Подтверждение этому мы находим и в сравнении числа возвратившихся к 1923 г. беженцев по всем кантонам. Из 16 тыс. чел. более половины (12 тыс.) —уроженцы Марксштадтского, Тонкошуровского, Федоровского, Краснокутского, Старо-Полтавкинского и Ровненского кантонов [41]. Голод 1920-1922 гг. имел серьезные негативные последствия: высокая смертность, падение рождаемости, ухудшение здоровья населения, распад семей. К примеру, так случилось с семьей Георга Симона, жителя с. Привальное Ровненского уезда. Семья бежала из колонии на запад страны, в дороге из-за болезни отстали дети: Екатерина (1904 г. рождения) и Амалия (1906 г. рождения). Из Минска девушки попали в Германию. В июле 1924 г. Екатерина и Амалия Симон просили Полпредство СССР выдать им документы, чтобы вернуться к родителям в с. Привальное [42]. Такие примеры не единичны для того времени, но далеко не всегда семьи воссоединялись. Голод 1920-1922 гг. оказался самым сильным для немцев Поволжья за всю их историю и по масштабам и по последствиям. Он привел к сокращению численности населения из-за высокой смертности и миграции. В этот период Область покинуло более 80 тыс. немцев, включая эвакуированных организованным порядком. Хотя эвакуация населения признавалась Центральным руководством помощью голодающему населению, но настоящей помощью она не стала. Слабо отработанная система эвакуации бросила тысячи людей на произвол судьбы. По Тонкошуровскому, Федоровскому, Каменскому, Красноярскому кантонам только 693 чел. были эвакуированы организованным порядком, а почти 30 тыс. — бежали из родных мест. В организованной эвакуации четко прослеживается классовый принцип к подбору эвакуированных. Из 11 710 человек, вывезенных из автономии в 1921 г., 6643 были детьми, рабочими и членами их семей, служащими и красноармейцами. В целом, организованная эвакуация показала бессилие власти перед голодом. Несомненно, бегство спасло жизнь тысячам поволжских немцев. Но голодная смерть ожидала многих и там, куда они бежали, и при возвращении в родные села, так как беженцы оказались вне сложившихся в короткий период хозяйственных отношений, вне системы помощи иностранных государств. Таким образом, в миграционных процессах, вызванных голодом 1920-1922 гг., можно выделить и положительную и отрицательную стороны. Примечания 1. См.: Лонг Д. Поволжские немцы и голод в начале 20-х годов // История России: Диалог российских и американских историков. Материалы российско-американской научной конференции. Саратов, 18-22 мая 1992 г. Саратов, 1993. С. 127. 2. См.: Там же. С. 127-128. 3. См.: Там же. С. 128-129. 4. Государственный архив Саратовской области, филиал в г. Энгельсе (Далее — ГАСОФЭ). Ф. 38. Оп. 50/Д. Д. 43. Л. 14 об. 5. Там же. 6. См.: Там же. Оп. 20/Д. Д. 12. Л. 1. 7. См.: Там же. Л. 16-16 об. 8. См.: Там же. Л. 17. 9. См.: Там же. 10. См.: Центр документации новейшей истории Саратовской области (Далее — ЦДНИСО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 185. Л. 75. 11. См.: ГАСОФЭ. Ф. 38. Оп. 20/Д. Д. 12. Л. 17 об. 12. См.: Там же. 13. См.: Щелоков А. Свидетели истории. М., 1987. С. 49-50. 14. ГАСОФЭ. Ф. 38. Оп. 50/Д. Д. 43. Л. 14. 15. См.: Там же. Д. 1. Л. 9. 16. См.: Там же. Оп. 30/Д. Д. 18. Л. 1. 17. См.: Там же. Оп. 10/Д. Д. 11. Л. 2. 18. См.: Там же. Оп. 30/Д. Д. 4. Л. 9. 19. См.: Там же. Л. 16. 20. См.: ЦДНИСО. Ф. 1. Д. 185. Л. 23 об. 21. ГАСОФЭ. Ф. 38. Оп. 20/Д. Д. 12. Л. 32. 22. См.: Герман АЛ. Немецкая автономия на Волге 1918-1941 гг. Часть 1. Автономная область 1918-1924 гг. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992. С. 131. 23. См.: ЦДНИСО. Ф. 1. Д. 115. Л. 100. 24. См.: ГАСОФЭ. Ф. 762. Оп. 10/Д. Д. 373. Л. 43. 25. См.: Там же. Ф. 38. Оп. 20/Д. Д. 12. Л. 32. 26. См.: Герман АЛ. Указ, соч. С. 131. 27. См.: Muller Glenn Emigration of 1921-1922 //Journal of the American Historical Society of Germans from Russia. T. 13. 1990. № 2. P. 29-33. 28. См.: ГАСОФЭ. Ф. 762. Oп. 10/Д. Д. 373. Л. 1. 29. См.: ЦДНИСО. Ф. 1. Д. 115. Л. 100. 30. См.: ГАСОФЭ. Ф. 38. Оп. 20/Д. Д. 12. Л. 21. 31. См.: Mattias Hagin. Die Hungersnot in der Wolgadeutschen Kolonien von 1920 bis 1924 und die Hilfsleistungen der Wolgadeutschen Vereinigungen und anderer Organisationen in Deutschland und America // Heimatbuch der Deutschen aus Russland 1973-1981. Stuttgart. S. 62. 32. См.: Гросс Эд. Автономная Социалистическая Советская республика немцев Поволжья. Покровск, 1926. С. 37-38. 33. См.: Вине О.В. Смертность населения АОНП от голода в 1921-1922 гг. // Культура русских и немцев в Поволжском регионе. Вып. 1. Саратов 1993 С. 66. 34. См.: ГАСОФЭ. Ф. 38. Оп. 40/Д. Д. 10. Л. П. 35. См.: Там же. 36. См.: Там же. 37. См.: ЦДНИСО. Ф. 1. Д. 147. Л. 26-34. 38. См.: Там же. Д. 115. Л. 106. 39. ГАСОФЭ. Ф. 1100. Оп. 10/Д. Д. 3. Л. 17. 40. Ерина Е.М. Трудная дорога домой: возвращение эмигрантов в АССР немцев Поволжья в 1920-е гг. // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 253-254. 41. См.: ЦДНИСО. Ф. 1. Д. 147. Л. 26-34. 42. См.: ГАСОФЭ. Ф. 1100. Оп. 10/Д. Д. 69. Л. 41.
Ditler: К ВОПРОСУ О КЛАССИФИКАЦИИ ГРУПП НЕМЕЦКОГО НАСЕЛЕНИЯ РОССИИ (ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ) И. Р. Плеве В последние десять лет история немцев России изучается как никогда активно, наверстывая упущенное за долгие годы замалчивания этой темы. Только в России вышли десятки монографий и научных сборников, сотни статей, в которых рассматривались различные периоды истории немецкого населения страны [1]. Выявлены и частично введены в научный оборот богатейшие пласты архивных документов. В настоящее время степень изученности данной проблемы позволяет перейти к серьезным обобщающим работам и к теоретическому осмыслению истории и судеб немцев России. И здесь возникает ряд проблем, без решения которых трудно будет это сделать. Российская империя изначально формировалась как многонациональное государство. В ней мирно уживались народы различных вероисповеданий, сохраняя свои национальные особенности и традиции. Достаточно многочисленными на территории России были немцы. В последнее время в исторической, политической, философской литературе их рассматривают как единый народ — российские (раньше — советские) немцы. Насколько оправдан такой подход? Следует обратить внимание, что до 20-х гг. XX века как в российской, так и в германской историографии термин «российские немцы», или «RuBlanddeutsche», практически не встречается [2]. В германской исторической литературе этот термин появляется в 20-е годы и начинает вытеснять «Deutsche in RuBland». Причины постепенных изменений этой терминологии в германской научной и научно-популярной литературе еще требуют серьезного осмысления немецкими учеными. В СССР термин «советские немцы» стал вводиться в употребление в 30-е гг., когда практически прекратились исследования по истории немцев в России. Поэтому его можно рассматривать как политоним, а не как научный исторический термин. Без сомнения можно утверждать, что это было связано исключительно с идеологическими установками большевиков. И даже в это время в научно-популярной литературе продолжали использоваться термины «немцы в Советском Союзе» или «немецкие колонии в Советском Союзе». После 1941 г. и о них на несколько десятилетий «забыли». Во второй половине 80-х гг. XX в., опять же в политических кругах движения за национальное возрождение, полную политическую реабилитацию и воссоздание ликвидированной автономии на Волге появился термин «советские немцы», а чуть позже «российские», «украинские» или «казахстанские» немцы. Он вполне оправдан при научном осмыслении их послевоенной истории и современного У положения. Депортация 1941 г. как бы объединила немцев, проживавших ранее в различных частях СССР, в местах ссылки. Дисперсное их расселение привело к общим для всех проблемам: потере элементов национальной культуры, языка и традиций. По нашему мнению, более правильным с научной точки зрения является термин «немцы России». Немцы никогда не представляли в России единого народа. Формирование различных групп немецкого населения происходило в течение нескольких столетий в разных частях обширной Российской империи. Контакты и взаимовлияние были ограничены, а в большинстве вообще отсутствовали. Причиной тому являлись социальные, конфессиональные и территориальные различия. Несмотря на многочисленные публикации, по истории немецкого населения России была практически только одна, не совсем удачная, попытка со стороны И. Фляйшауер [3]. Предлагаем классифицировать группы немецкого населения России по следующим признакам. 1. По социальному признаку Среди немецкого населения России выделяются три основные группы: а) наиболее многочисленная — колонисты, получившие с 1871 г. статус поселян-собственников. Они прибыли в Россию в рамках коло низационных мероприятий и компактно поселены в Поволжье, на Украине, в Закавказье и под Петербургом. В конце XIX — начале XX вв. избыточное население в материнских колониях стало переселяться во вновь создаваемые дочерние колонии на Северном Кавказе, Дону, Сибири, Оренбуржье. Несмотря на общий социальный статус, они имели ярко выраженные особенности, связанные с временем поселения, местами выхода из Европы, конфессиональными различиями и спецификой социально-экономических отношений в различных регионах России. б) мещане— многочисленные выходцы из различных германских и других европейских государств, приезжавшие в Россию в качестве специалистов и просто за лучшей долей. Они проживали преимущественно в городах. Их можно подразделить на две категории: одна, испытывая сильное влияние русской культуры, быстро ассимилировалось; другая сохранила национальные черты. в) дворяне. Российское дворянство пополнилось немцами после присоединения к России Прибалтики. Для этой социальной группы были характерны, с одной стороны, сохранение национальных и религиозных черт, а с другой — обособленность от остального немецкого населения страны. Часть немцев-дворян получили этот титул на службе русского государства. Для тех, кто прибыл в Россию до середины XVIII века, была характерна быстрая ассимиляция, связанная с необходимостью принятия православия для службы в высших и средних эшелонах власти. 2. По конфессиональному признаку Здесь можно выделить четыре основных группы. Самая крупная — это лютеране. Они были представлены во всех социальных группах, но среди дворян и мещан их было абсолютное большинство. Католики в структуре немецкого населения России в основном были представлены колонистами. Определенная часть немцев приняла православие. Конфессиональные различия создали барьеры в контактах между немецким населением не столько в городах, сколько в сельской местности. Особую этноконфессиональную группу представляли собой меннониты. Поселенные первоначально в Новороссии и Поволжье, а затем расселившиеся в Оренбургские степи, Сибирь и Среднюю Азию, они полностью сохранили свою самобытность. Будучи выходцами из Голландии и имея серьезные религиозные противоречия с католиками и лютеранами, они старались избегать контактов с немецкими колонистами, за исключением чисто экономических. 3. По территориальному признаку По нашему мнению, можно выделить шесть основных, наиболее крупных групп немецкого населения России по месту проживания. Они имели свои ярко выраженные особенности и устойчиво существовали до 1917 г. Немцы Прибалтики. Вошли в состав России уже сформировавшейся группой, со своими национальными, культурными и территориальными особенностями. Высокий образовательный уровень и социальный статус позволил многим ее представителям войти в высшие эшелоны власти и военную элиту России. Говорить о взаимовлиянии или просто контактах с другими группами немцев, за исключением отдельных представителей Москвы и Петербурга, не приходится. Немцы Петербурга и Москвы. Их можно условно разделить на две части: одна пошла по пути ассимиляции и потери национальной идентичности, другая сохранила основные национальные черты. Для этой группы была характерна большая подвижность — постоянное пополнение за счет приезда в XVIII — начале XX вв. со всей Европы, и в том числе из германских государств, иностранцев и отъезд определенной части немцев на родину. Она наиболее полно воспринимала все новые достижения Германии в области науки, языка, образования. Но разный социальный статус немцев столичных городов не способствовал их тесному взаимодействию. Объединительным началом для них служила только церковь. Отношения с немецкими колонистами практически не поддерживались. Исключение могут составлять только колонисты, поселенные под Петербургом в 60-е гг. XVIII в. Немцы Поволжья. Сформировались как национальная группа к началу XIX в. из разношерстной массы колонистов, откликнувшихся на Манифест Екатерины II и прибывших на Волгу в 60-е годы XVIII в. Компактное поселение, жесткий государственный контроль, потеря контактов с родиной привели к обособленности не только от прежней родины, но и от других групп немецкого населения России. Характерной чертой поволжских немцев стала консервация языковых и культурных традиций германских земель середины XVIII в. Немцы Новороссии (Украины). После победоносных войн с Турцией, для быстрого освоения новых территорий в лучших традициях Екатерины II стали приглашаться переселенцы из германских земель. Эта волна колонистов отличалась по составу от прибывших в Поволжье. На поселение принимались только опытные земледельцы и ремесленники, имевшие семью и способные предъявить определенную собственность. В культуре поселенцев нашли отражение изменения, произошедшие в германских государствах за 50 лет после первой волны колонистов, прибывших на Волгу. Контакты с другими группами колонистов у них практически отсутствовали. Немцы Закавказья. Поселенные одновременно с немцами в Новороссии, они представляли собой сравнительно однородную религиозную и этническую группу швабов из Баден-Вюртемберга. Дисперсное расселение задержало их социальное расслоение до начала XX в. Практически отсутствовали контакты с немецким населением на Волге и Северном Кавказе. Они поддерживали связи только с родственными колониями религиозно-этнического плана в Новороссии. По мнению немецкого историка Евы Марии Аух, у колонистов Закавказья осознание себя частью немцев России не получило развития. Немцы Волыни. Они являли собой последнюю волну немецкой колонизации в России. Хотя колонизация этого района происходила в течение всей первой половины XIX в., но массовый характер она приняла в 60-80-е гг. Они стали влиятельным фактором экономической жизни региона, особенно в сфере сельскохозяйственного производства. Две трети волынских немцев были выходцами из привислянских губерний Царства Польского, что определило во многом их ориентацию, как экономическую, так и культурную. Контакты с немецким населением других регионов России отсутствовали. Немецкие поселения Сибири, Оренбуржья и Северного Кавказа стали создаваться в конце XIX в. как дочерние колонии из групп, приведенных выше, и до 1917 г. не успели сформироваться единые своеобразные общности, заимствуя культуру и традиции в материнских колониях. Из всего выше сказанного можно заключить, что рассмотрение истории немцев в России возможно, отталкиваясь только от изучения отдельных социальных, конфессиональных и территориальных групп или сочетаний (например, социально-конфессиональных). Попытки их рассмотрения как единого этноса в России до 1917 г. неминуемо приведут к нарушению историзма в исследованиях, а настоящая история будет подгоняться под заранее определенные схемы. В то же время у немцев России имелось то общее, что без труда позволяло отличить их поселения в Сибири, в Поволжье или на Украине. Своеобразные черты характера и язык являлись потенциальными факторами сближения. Не случайно, бригады краснодеревщиков из поволжских колоний отправлялись в начале XX в. на заработки к немцам на Украину, а немцы из столицы в это же время предпочитали отдыхать на дачах петербургских колонистов. Трагедии объединяют людей. Депортация 1941 г. ускорила процесс сближения различных социальных, конфессиональных и территориальных групп немцев, что позволяет сейчас (разрядка моя. — И.П.) говорить о существовании этноса российские немцы. Изучение формирования отдельных групп немецкого населения позволяет правильно понять происходившие в них процессы, выявить причины поселения в России и особенности формирования. Предложенная автором классификация немецкого населения России не претендует на истину в последней инстанции, а рассматривается как основа для будущих дискуссий и обсуждений. Примечания 1. Герман А.А. Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. Ч. П. Автономная республика. 1924-1941. Саратов, 1994; Его же. История Республики немцев Поволжья в событиях, фактах, документах. М., 1996; Бруль В.И. Немцы Западной Сибири. Гопчиха, 1995. Ч. 1-2; Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х — 1930-е годы). М.,1995; Малиновский Л.В. Немцы в России и на Алтае. Барнаул, 1995; Его же. История немцев в России. Барнаул, 1996; Российские немцы на Дону, Кавказе и Волге: Материалы российско-германской научной конференции. Анапа, 22-26 сентября 1994 г. М., 1995; Российские немцы. Проблемы истории, языка и современного положения: Материалы международной научной конференции. Анапа, 20-25 сентября 1995 г. М., 1996; Российские немцы. Историография и источниковедение: Материалы международной научной конференции. Анапа, 4-9 сентября 1996 г. М., 1997 и др. 2. Клаус А.А. Наши колонии: Опыты и материалы по истории и статистике иностранной колонизации в России. СПб., 1869; Велицын А.А. Немцы в России: Очерки исторического развития и настоящего положения немецких колоний на юге и востоке России. СПб., 1893 и др.; Gernet, Axel: Die Deutschen in RuBland. Deutsche Monatsschrift fur RuBland 1 (1912), Nr. 1, 1-7; Nr. 2, 97-103; Haller,Johanne: Die Deutschen in RuBland. Suddeutsche Monatshefte 12 (1915), 611-622; Hasse, Ernst: Die Deutschen in RuBland. Deutsche Erde 4 (1905), 205-207 und a.d. 3. Fleischauer I. Die Deutschen im Zarenreich. Zwei Jahrhunderte deutsch-russischer Kulturgemeinschaft. Stuttgart, 1986.
полная версия страницы