Форум » "Помни имя свое"-"ПАМЯТЬ СЕРДЦА" » Творчество форумчан...... » Ответить
Творчество форумчан......
admin: Уважаемые форумчане! Я открыл эту страницу, потому что уверен в том, что человек, задумавшийся о своих корнях, о своем роде, уже духовен. А значит в нем есть и творческий потенциал и желание выразить себя, лучше познать себя. "Знающий других - умен, знающий себя - мудр,"- сказал Лао-Цзы. "Познай самого себя,"- сказал Сократ. Познавайте себя, выставляя свое творчество на нашем Форуме. Admin
Ded: Наталия Николаевна, ваши стихи истинное украшение нашего форума! Спасибо!
Наталия: *** Родник у тихой речки. Глоток воды как слеза. Деревья будто свечки. Молчанье вокруг. Тишина. Стоим в тишине безмятежной. А дума пришла о другом. Как в сорок первом поспешно Село превратилось в содом. Дома, деревья и небо. Коровы, собаки, трава. Мольба несжатого хлеба. И яблочный дух у двора. Сердца застучались от горя. Погнали с родного крыльца. Изгнанье. Так дорого стоило. А скорбь? Нет меры ей, нет и конца. Родник всё тот же у речки. Журчит и журчит о былом. Да поминальные свечки. Недалеко. За селом. Наталия Шмидт 3 апреля 2011 года.
Наталия: Как это было Даль безглядная. Небо с проседью. Ветер шалый Да полынь. В том году смурном Ранней осенью Горе-горькое, Мрак и стынь. А хлеба тогда Колосилися. Ветки яблонь Гнулись ниц. Всё Поволжье враз Огласилося Плачем женским Без границ. Покидали дом, Всё нажитое. Собрав наскоро Жалкий скарб. Понукали их Лица сытые. Впереди ведь брёл Враг иль раб. Оставляли Потаённое. Сердцу милое Навека. А коровы Недоённые. Рёв и стон Издалека. Застонала Степь безкрайняя. Заметалася Волна. Песнь у Волги Погребальная. Люди грелись У костра. Стук колёс. Вагон телячий. Горе, слёзы, стон. Взгляд немой, Будто незрячий Иль короткий сон. А во сне Она приснилась. Дом родной. Тёплый хлеб На столе. Сердце в радости Нежно забилось Вместе с молохом По судьбе. У дороги Погосты-не редкость. В них немало Осталось навек. Жизнь. Цена твоя? Чьё-то детство. Будто над пропастью Безумный бег. Вот и Сибирь. Ты мачехой стала. Ведь фашисты Мы чаще "теперь". Доля горька, Спина так устала. Нам не прожить Опять без потерь. Голод и холод. Колючка-трудармия. И униженье Страшнее всего. Знать бы В том веке, Знать бы заранее, Что нам судьбою Несчастной дано. Мы, как и все, Ковали победу. Ждали, мечтали О Волге родной. Но нам брести По горькому следу Снова пришлось С пустою сумой. Как всё забыть? Как сердце оттаять? Видно, та ноша Срослась со спиной. Семьдесят скоро. Не будем лукавить. Ждём мы дорогу, Дорогу домой. Наталия Шмидт 3 апреля 2011 года
Наталия: *** Уж семьдесят минует скоро. Как прозвучал тот горький, злой набат. А вспомнилось... былое. И Волга, и дом, и двор, и сад. То довоенное затишье И тёплый дух родной земли. И сладкий вкус тех спелых вишен, И родничёк журчит вдали. И скошенной травы приправа К озонной неге утренней зари. И вдалеке - зелёная дубрава, Под лёгкий ветерок с тобою говорит. И нежный шёпот волн, Ласкающий наш берег. И ты... в ту негу погружён. ............................... Вдруг всё исчезло вмиг! И только рёв растравленного зверя. Картины памяти вмиг повернулись вспять. Увидела я ужасом распахнутые лица. Как можно было всё у них отнять?! И хлеб, и дом, и те зарницы! Лишить земли, что вспахана дедами. Родного крова, что милее нет. Дворов с цветущими садами. Пошло всё прахом, помутнелся свет. Чернее тучи виды побежали. А сердце...замолчало вдруг. Как выдержите вы, той памяти скрижали? То горе и тоску, и тяжесть тех разлук? Тот холод, нищету, то униженье. Тот страх, что пронизал нутро. За труд, за верное служенье Короне и серпу, за всё за то? За всё, что сделано, с лихвой "благодарили". Железом и кнутом сковали их сердца. Собаками травили и голодом морили. А покаянья нет, печали нет конца. Опомнитесь, стоящие у власти! Покайтесь, отмойте чёрный след! Хотя собрать народ, порубленный на части, Уж, видно, не удастся. Конечно, нет. Ещё немало строк печальных ляжет на скрижали. Пройдут года, пройдут века, утихнет боль. Лишь память донесёт до тех поволжских далей И радость, и тоску былых счастливых зорь. Наталия Шмидт 26 апреля 2011 года
Наталия: Лорелея (По мотивам легенды о Лорелее) В деревеньке бедной, На Рейне, у реки Девушка-красавица Страдала от тоски. По лесу бродила Летнею порой. Голос её слышен был За дальнею горой. Красота пленяла Юношей вокруг. Сердце предлагали, Не скрывая мук. Но она-печальная Всё смотрела вдаль. Золотые волосы Мягки как вуаль. Гребнем она нежно Касалась их слегка. Её песни дивные Слушала река. Слушала округа, Слушал лес и дол. Слушал милый юноша, Что по лесу шёл. Рыцаря сразила Девичья краса. Руку протянула Желанному она. Хоть ему неровня, Домом замок был, Выбрал златовласую, Ту, что полюбил. Но не долго длилась Юноши любовь. Девушка наскучила. Снова - бедный кров. На утёсе часто Видели её. Грустно и печально Чувства забытьё. Лес, река и волны Донесли до нас - Проплывая мимо В лодке как-то раз, Юноша отвлёкся, Отпустил весло. И его в пучину Роком занесло. Гибнет, тонет милый. Бросилась спасать. Захватили волны Золотую стать. .................. Прошли года. Прошли столетья. Старели люди. Рождались дети. Но память Всё живёт в сердцах. О деве златоглавой. Её ведь видели не раз Печальную и величавую. Ласкала гребнем Золото волос. И пела песню, Будто завлекая. У той скалы В пучине слёз Ведь не один погиб. Я знаю. Челны их Волны погребли. За что? Возможно, её жалея. А деву нарекли Так нежно. Лорелея. Наталия Шмидт. 7мая 2011г. Лорелея в камне над Рейном у города Санкт-Гоарсхаузен.
Galla: Вот эту картинку (первую) я помню, когда была школьницей младших классов мама мне в какой-то книге показывала и научила меня петь песню о Лорелее на немецком языке. Песня очень нежная и красивая.
Наталия: Galla пишет: Песня очень нежная и красивая. Наверное, на слова Генриха Гейне. Переводов на русский язык стихотворения Гейне очень много. И старых, и современных. Я их все перечитала. Но за перевод взяться можно, только получив хороший дословный подстрочник, т.е. прозаический перевод с немецкого. За неимением оного решила написать просто стихотворение по мотивам известной легенды. Это текст Лорелеи на слова Г.Гейне Генрих Гейне (1797-1856) Он же, но здесь он читаем. *** Ich weiß nicht, was soll es bedeuten, Daß ich so traurig bin; Ein Mährchen aus alten Zeiten, Das kommt mir nicht aus dem Sinn. Die Luft ist kühl und es dunkelt, Und ruhig fließt der Rhein; Der Gipfel des Berges funkelt Im Abendsonnenschein. Die schönste Jungfrau sitzet Dort oben wunderbar Ihr gold’nes Geschmeide blitzet, Sie kämmt ihr gold’nes Haar. Sie kämmt es mit gold’nem Kamme, Und singt ein Lied dabei; Das hat eine wundersame, Gewaltige Melodei. Den Schiffer im kleinen Schiffe Ergreift es mit wildem Weh; Er schaut nicht die Felsenriffe, Er schaut nur hinauf in die Höh’. Ich glaube, die Wellen verschlingen Am Ende Schiffer und Kahn; Und das hat mit ihrem Singen Die Lore-Ley gethan. Это перевод А.Блока Лорелея Не знаю, что значит такое, Что скорбью я смущён; Давно не даёт покоя Мне сказка старых времён. Прохладой сумерки веют, И Рейна тих простор. В вечерних лучах алеют Вершины дальних гор. Над страшной высотою Девушка дивной красы Одеждой горит золотою, Играет златом косы. Златым убирает гребнем. И песню поёт она: В её чудесном пенье Тревога затаена. Пловца на лодочке малой Дикой тоской полонит; Забывая подводные скалы, Он только наверх глядит. Пловец и лодочка, знаю, Погибнут среди зыбей; И всякий так погибает От песен Лорелей. А это перевод Л.А.Мея (1822-1862) Лорелея Бог весть, отчего так нежданно Тоска мне всю душу щемит, И в памяти так неустанно Старинная песня звучит?.. Прохладой и сумраком веет; День выждал весенней поры; Рейн катится тихо — и рдеет, Вся в искрах, вершина горы. Взошла на утёсы крутые, И села девица-краса, И чешет свои золотые, Что солнечный луч, волоса. Их чешет она, распевая, И гребень у ней золотой, А песня такая чудная. Что нет и на свете другой. И обмер рыбак запоздалый, И, песню заслышавши ту, Забыл про подводные скалы И смотрит туда – в высоту… Мне кажется: так вот и канет Челнок: ведь рыбак без ума, Ведь песней призывною манит Его Лорелея сама. А вот перевод Вильгельма Левика (1907-1982), считается самым лучшим, верным, близким и по ритму, и по содержанию к стихотворению Гейне. Лорелея Не знаю, что стало со мною, Печалью душа смущена. Мне все не дает покоя Старинная сказка одна. Прохладен воздух, темнеет, И Рейн уснул во мгле. Последним лучом пламенеет Закат на прибрежной скале. Там девушка, песнь распевая, Сидит на вершине крутой. Одежда на ней золотая, И гребень в руке - золотой. И кос ее золото вьется, И чешет их гребнем она, И песня волшебная льется, Неведомой силы полна. Безумной охвачен тоскою, Гребец не глядит на волну, Не видит скалы пред собою - Он смотрит туда, в вышину. Я знаю, река сверипея, Навеки сомкнется над ним И это все Лорелея Сделала пеньем своим.
Ded: А Рейн в этих местах по прежнему суров и коварен, по прежнему гибнут корабли и люди.
Galla: Наталья, это последнее стихотворение "не знаю, что стало со мною, печалью душа смущена" чей перевод?. Вот эти слова и на русском я распевала в школе, а музыка всем немцам известная и одна.
Galla: Какая невнимательность, я совершенно не заметила пояснение об авторе перевода.
Наталия: Что бы я ни писала, как бы романтически была порою ни настроена, меня мысль периодически приводит сюда. *** О берег плещется поволжская волна. Вода ведь помнит всё, как это было. И в каждой капельке от верха и до дна Картина прошлого как будто в ней застыла. Поля златые с колосом тугим. И пашня добрым духом бродит. Луга привольны, широки и зелены. Стада с довольством хороводят. Сады в цветенье, великолепии своём Заполонили ароматом всю округу. Лошадки, жеребята, дети босиком Резвятся от радости друг к другу. И дух приятный, тёплый от печи Дух хлеба, своего, домашнего, родного Стоит весь день, с утра и до ночи. О чём ещё мечтать, что пожелать другого? Но вот поднялся шквал и ураган. Всё небо стало чёрным-чёрным. Весь этот рай, что Богом дан, Почувствовал, как стало ему больно. Отняли всё, погнали прочь. Колосья гнутся, стонут от неволи. Стадам так тяжко, уж не в мочь. Людской поток с потоком горя. Земля впитала соль и горечь слёз. Волна металась скорбно и протестно. И только молча, одиноко стоял утёс. Он онемел, не сдвинуться уж с места. Поток людской растёт, бредёт. Вне времени и вне пространства. На души будто положен гнёт. Найти бы меру тому коварству. Осталось там, всё за спиной. И нет назад уже пути-дороги. И только берег с волжскою волной Скорбит и плачет, и всё ждёт подмоги. Наталия Шмидт 6 марта 2012 года
Наталия: Память не молчит… «Я прочитала твои мысли, Души твоей простой рассказ.» Колёса стучат и стучат, отбивая в голове словно молот«сослан навечно, навечно, навечно…». Никак не в силах освободиться от этой назойливой мысли. Неужели безысходность? Неужели никогда не увижу родного дома, свою дочку? Тогда ей было всего годик. Это было в декабре, в 41-ом. Холодный вагон. Набили нас, будто сельдь в бочку. А тепла всё равно не было. С больным ребёнком на руках, а какое им было дело до этого. Куда везли, никто не знал. А позади остался пустой перрон родного города. Вернёмся ли когда назад? Как хорошо, что семью вернули в конце 44-го назад, домой. Сколько они натерпелись! А меня опять везут, куда – неизвестно. Как в вагоне темно. И ночью, и днём. Ночью только забудусь ненадолго, тут же обязательно сон приснится. А во сне снова я дома. Наш уютный дворик. Помню каждый его камушек, каждую травинку. А зимой тёплый домашний дух, особенно, когда мать с женой суетились у печи, пекли пироги. Господи, как же давно это было. И будет ли когда ещё? А днём мысли одна хуже другой. Вспоминается 42-ой. Жуткий год, как и жуткое его начало. Лучше бы на фронт, как все. За что нас так? Загнали в эту труд-армию, какая это армия. Под охраной, как заключённые. Я разве против того, чтобы трудиться для фронта, для победы? Но разве так? Колючая проволока, лай собак остервенелых. Под дулом винтовки - это разве труд для фронта и победы? Как может с этим смириться душа человеческая? Я понимаю, что идёт война, что всем не сладко. Но мы все тут в чём провинились? Почему на нас такое клеймо поставили? Да, мы – немцы. Но мы же граждане этой страны. Мы же не фашисты. Хорошо, что отца в труд - армию не забрали. А то бы моим совсем тяжко было. Я – немец. Но Россия – моя родина. И отец мой немец. Тоже родился в России, в Немповолжье. Колония Сусанненталь. Отец рассказывал, что давно его предки в Россию приехали. Служили России. Пахали землю, хлеб выращивали. Помню ещё в детстве с родителями ездили в Немповолжье, жили в Сусаннентале. Запомнилась Волга. Могучая река. По-немецки я понимал хорошо и легко говорил. А потом уехали и язык забылся. Мама-то русская, потому дома говорили только по-русски. Но дело не в маме, а в том, что город наш русскоязычный. Немцев нет. Зачем отец приехал в русский город? Зачем? Сиротой остался, вот и пошёл в работные люди, в Самару. А потом и в Бузулук перебрался. Сколько я всего передумал, находясь вдали от дома. А колёса всё стучат и стучат. Как же так. Ведь уже 1947 год. Война как закончилась, прошло уже больше двух лет. Так ждали победы. Мечтали о доме. В Широклаге на Половинке пришлось вынести всё. Холод, не проходящее чувство голода. Постоянное унижение. А трудились как, сил уже не было, а ты бредёшь, еле ноги волоча, тянешь эту тачку. Но тогда мы ждали конца войны, надеялись на избавление. А его как не было, так и нет. 47-ой уже. Сколько я исколесил за этот год? В июне 46-ого нас перебросили на Украину. Днепродзержинск. Заводы восстанавливали. Уж войны нет, а всё равно под охраной. Дочка уж скоро в школу пойдёт, а отца своего ещё ни разу не видела. И увидит ли? Потом Абхазия, зимой, в феврале, нас туда перебросили. В Кадорском ущелье, возле о. Рица, пришлось побывать. Строили гос. дачу. Да Сталину строили. Натерпелся я там сполна. Вот и август уже. Только в мыслях и чувствуешь свою свободу. Только на мысль и имеешь право. А больше прав никаких. На нарах лежат в вагоне такие же как я. Большей частью тоже молчат, думают о доме, о прошлой жизни. Всем безумно тяжело от этой безысходности и неопределённости. А за окнами, точнее щелями, вагона мелькают селения, городки и города. Столько разрушенного. Невзрачный вид. Бывают и остановки, но где-нибудь вдали от станций и вокзалов, иногда и в тупиках, когда состав стоит подолгу. Везут как арестантов. Самое страшное это обида. Она как ком в горле стоит и не проходит. Часто плачу и не я один. Но надо брать себя в руки. Ведь мне всего-то 32 года. А столько пришлось испытать, перенести и ещё не конец. Что же должно случиться, чтобы всё изменилось в моей судьбе? Ведь войне конец! «Так думал мой отец, Шмидт Николай Эдуардович, лёжа на нарах товарного состава, который их вёз из Абхазии в Челябинскую область, чтобы там уже не только после 1945-го, но и после 1947-го подневольно работать и страдать вдали от дома, от близких. Использован будет труд людей, советских людей, граждан СССР, но бесправных и обездоленных. Почему? Потому что они – немцы по национальности. Отца ожидала изнурительная работа на уральских лесоразработках в Тюбукском лесном районе, перелом ноги и снова работа вплоть до 1952 года. 1952-1953 – спецпоселение в Таджикской ССР. Сначала Табошары, а потом Ленинабад. Сколько же ты натерпелся, родной мой! А когда приехал, (вернулся в 1953 , воссоединили, наконец, семью), всё больше молчал. Страдания твои мучительные не закончились, страдала твоя душа. Ведь ещё была комендатура, где тебя ждали для отметки и память, которая не молчала. Ты был с клеймом пожизненным. А это клеймо – страх. Он пропитал и отравил твоё сознание. Ты ожидал подвоха везде и всюду, ты ничего не забыл. Вот и я, твоя единственная дочь, иду сейчас по дорогам твоей памяти. И тоже страдаю. Как ты. До конца.» Наталия Шмидт
Наталия: Поволжские немцы Поволжские немцы Судьбою гонимы. Но с духом я вашим Как прежде едина. Едина, когда Вам Гессен был домом. Едина, когда Судьбою ведомы. А память моя Вам верная дочка. Никак в том пути Не поставлю я точку. Бегу по волнам Всех ваших скитаний. Свой долг вам отдам В глубоком молчанье. Такую стезю Мне вы начертали. Её я пройду, Пролистаю скрижали. Горька и печальна Та волюшка-доля. Открылась мне тайна Того половодья. Погнало оно Вас всех на чужбину. Потомкам как дно, Штыком острым в спину. Вы сделали много, Чтоб сад был у дома. Но эта дорога Полна бурелома. Ломала та буря Нещадно и больно. Но беды и хмури Прошли вы достойно. Тот волжский простор, Те нивы, те травы Ласкал нежно взор, Был вашей дубравой. Стал домом родным. (Поймите, потомки!) Нам всем не чужим. Постойте в сторонке. В молчанье, в раздумье, Представив картину. Их благоразумье. В труде все едины. Единой семьёй, Сохраняя и множа Культуру, язык Родного Поволжья. Но смутное время Спустилось незвано. А тяжкое бремя Жестоко, коварно. Летит под откос Цветущий тот берег. А волжский утёс Всё ждёт и всё верит. Наталия Шмидт 24 мая 2012года.
Наталия: А рана всё болит... А рана всё болит. Болит и кровоточит. От боли той лекарства Как не было - так нет. Забыть не может память. Забыть не могут очи, Как гнали нас из дома. Как помутнелся свет. Как лаяли собаки. Коровы как мычали. А волжская волна Оплакивала нас. С тех пор минуло лет, Минуло лет немало. А память не молчит. Всё помнит - день и час. О! Как стонали нивы. Сады осиротели. С котомками брели Под тихий плач детей. И как мы ни старались, Забыть мы не сумели. И с каждым годом рана Становится больней. Больнее оттого, Что дети на чужбине, Рождались на земле И чуждой, и немой. Душа от этой мысли Молчит и тихо стынет. Земля, где ты родился, Останется чужой. Нет родины у нас. Да как же с тем смириться? Могилы все остались На том конце земли. Не слышат нас, не внемлят. Нельзя никак добиться Вернуть ту, что отняли, Порушили, смели. И сколько с этой болью Нам жить, никто не знает. Рождаются вновь дети, А рана всё болит. Поволжская волна Наш берег лишь ласкает. Луна с далёкой Волги Ночами сторожит. Наталия Шмидт 11 июля 2012 года
Ded: Спасибо!
Наталия: *** Перевернула лист календаря. Переложила лето на страницу, Куда буду возвращаться я, Когда оно мне будет ярко сниться. Приснится мне сирень и пенье соловья. Приснится робкий лучик солнца. Тот дивный голос чистого ручья. Всё это вместе - у моего оконца. Все встречи на вокзалах, площадях. Улыбки и протянутые руки. И сожаленье в мыслях и речах, Когда настал тот миг разлуки. Но встречи будут, ещё будут. Верь! С тем майским днём и августом желанным. Ты снова постучишься в мою дверь. И станешь гостем избранным и званным. А может лето будет без конца, Как в тех краях далёких и заморских. И в жизни той не будет два лица. Одна весна, одна заря и жизни вёрсты. 8 сентября 2012 года.
Наталия: России Живу на краешке России. Что не мешает мне понять Её просторы, небо синее, Моря и горы, леса стать. И голубую ленту Волги, Степную ширь и ветра вой. А ожиданья годы долги. Война и мир, и снова бой. Когда же встанешь ты с колена? Когда ты сменишь дикий нрав? Неужто это в твоих генах? На процветанье нету прав? Болит так долго твоя рана. А врачеватели плохи. И зарастаешь ты бурьяном Среди цветов и красоты. Твой путь как молнии зигзаги. Один - богат, а тысяч - нищ. И тень твоих былых гулагов Прошлась по душам словно бич. Куда несёт тебя, святую? Остановись и осмотрись! Пойми, что ценность - это люди. Для них из пепла возродись. Наталия Шмидт 28 октября 2012 года
Наталия: Германии Как хороша ты, как добротна! Чиста, красива, глаз не оторвать! Ещё я б съездила охотно, Чтоб посмотреть, тебя понять. Тебя, страна далёких предков. Тебя, страна моих друзей. Тебя считаю я соседкой. А родиной? Родиной, но не моей. Ведь родина, где ты родился. Где жил, любил, детей растил. Где ты нашёл себя и пригодился. Пусть без руля она и без ветрил. Ведь родину, как мать, не выбирают. Досталось что, то и храни, цени. Хотя, конечно, сердце лучше знает. Себя только, пожалуйста, не обмани. Наталия Шмидт 28 октября 2012года
Наталия: Из нового - ЛЕТОПИСЬ Летопись 1756-1763 Я летопись свою несмело начинаю. Почин фон Платтена, Бернгарда самого. О том пути я много, много уже знаю. Пройти его мне надо, пройти мне суждено. Чтоб рассказать о нём хотя б своим потомкам. Пройти назад чрез толщу долгих лет. Сказать должна я тихо, а где и очень громко. Даю я дальним предкам дочерний свой обет. С войны я Семилетней сегодня начинаю. Бессрочною она казалась всем тогда. Там наши прародители когда-то проживали. Их жизнь нелёгкая была под ней погребена. И вот пальба затихла. Однако разоренье не отпускало долго простой крестьянский люд. Налоги, бедность, мрак и тяжесть безземелья и много-много разных по жизни тёмных пут. Иного в жизни им, как водится, хотелось. Достатка, изобилья и радости в семье. У колыбели чтобы спокойно песня пелась, и шло бы всё достойно, по должной колее. Мечты же были их, как видно, нереальны. А правды, что мечтали, как не было, так нет. За веру многих их нещадно притесняли. Когда ж наступит время? Когда ж придёт рассвет? Когда заколосятся крестьянские их нивы? Когда янтарным соком нальются их сады? Когда у них всё будет достойно и красиво? Когда в остывших душах растают горя льды? Такие думы, мысли, такое настроенье теплились долго в сердце праотцов. И вдруг оно – великое спасенье! Указ российский был для них готов. 1763 Великая царица звала в Россию. Звала надолго, навсегда. Сулила волю, процветанье и землицу, свободу веры, неземные льготы и выбор на долгие года. Указ разослан по всем землям. Доступен всем, глашатаи кричат. Манну небесную обещают семьям, их заверяя в том, что все хотят. Ведут расспросы, долго убеждают. Склоняют ловко пользою прямой. А в семьях спор, никто не знает, что даст им этот вояж лихой. Сомненья, страх, соблазн, надежда. Смешалось всё в их головах. Оставить так, как было прежде? Решенье зреет в их умах. Сбор начался. Продуман веско. Уложен скарб. Ждут жизнь и труд. И пусть их шаг считался дерзким, они отправились туда, где ждут. Какими были наши предки? Решились как на шаг такой? Смелы, расчётливы, умны и метки и трудолюбия – с лихвой. 1764-1768 Длинна до Любека их путь-дорога. В пути прощались с домом навсегда. Германия! О, Родина! Ты так сурова! Что там готовит им судьба? Погрузка, суета, и путь так труден. Уж кто-то пожалел, но не вернуть назад. Чиновный люд теснит, паёк так скуден. Потери, смерть, дорога - сущий ад. И вот уж, наконец, видна вдали земля. Кронштадт то был, земля России. Но далеки ещё те нивы и поля. А мысли мучили, а мысли так теснили. Ораниенбаум. В казармах разместили. Руси законы изучали и язык чужой. "Всё мы освоим, всё осилим и доберёмся до землицы той". И снова путь тяжёлый. Телегами и пеший. До изнурения, он труден был. Одной лишь мыслью себя тешили. Зимовка. Отдых. Предание земле тех, кто почил. Изба крестьянская. Убога и печальна. Быт примитивный. Россия - наяву. Куда их занесла душа отчаянная? Всё здесь не любо, всё не по нутру. Но нужно жить, стремиться к цели. Всё в их руках, в умении, труде. Уверовали в то, что всё у них на деле построится добротно, ведь всё будет себе. Зима сурова. Пережить скорее б. То время скорбное познали про запас. И даже эту жизнь они сполна сумели использовать для дела, запал чтоб не угас. Смотрели, примечали российскую сторонку, особенности быта, погоды и жнивья. Прикидывали здесь, чтоб не менять вдогонку то, что придётся создать для бытия. Учили и детей в молитве, строгой вере. Традиции свои хранили горячо. Мечтали о земле, которую на деле найдут навечно там, где та река течёт. Не знали они Волгу, но слышали, мечтали. Рассказы разжигали фантазии и сны. Скорее бы, скорей им к берегу причалить. А там уж развернутся они и их сыны. Весна уж на пороге. Пора в дорогу. Какой она была, история молчит. Но время приближает (оно в подмогу) к заветной цели их, а сердце так стучит. Вот и Покровск. Земля встречает смелых. Чем ближе, тем тревожней становится душе. Но если б не познали, не оценили трезво суровость русской жизни, заголосили б все. Увидели просторы, что глазом не окинуть. А больше ведь для жизни, считай, что ничего. Пришлось себе представить ближайшую годину и вспомнить жизнь былую, родное бытиё. Германские просторы предстали в лучшем свете. Душа вдруг застонала, и слёзы потекли. Но мужество и стать в раз погасили эти слабинки женской муки и волю обрели. Не подобает немцу перед судьбою сникнуть. Сложить прискорбно руки и ждать поток чудес. Немедля за работу, к ней сызмальства привыкнуть жизнь в прошлом научила, не ждя даров небес. Лопаты, топоры вовсю заговорили. Земля очнулась вмиг от сна и дремоты. Ах, как давно их руки мозоли позабыли, прикосновенье доброй и ласковой земли. Поволжская земля! Как долго ты терпела лишь только стук копыт, невежества застой! Теперь ты ожила, теперь ты осмелела. И засияла вместе с матушкой-рекой. Сады здесь зацвели, и соловьи запели. Колосья золотым наполнились зерном. Стада родной водицы очень захотели. И огласил луга их изумрудный звон. Вы привезли с собой родной земли частицу. С Германии родной всё-всё, что можно взять. Чем строить, чем пахать родимую землицу. И что душа должна веками сохранять. Молились неустанно, детей всему учили. Церквей число росло, как по лесу грибов. Вы русские округи так быстро удивили. Земля вам, улыбаясь, сняла тугой засов. Труд в пору лихолетья был тяжек, непосилен. Нередки суховеи и засуха, и мор. Но вы не пасовали, вы не были бессильны. Накапливали опыт, несли всегда дозор. 1774-1776 Кочевникам дорогу вы перешли столь смело. Набеги начались, разбой, убийства, плен. Смели дотла они всё то, что вы сумели построить и взрастить, всё стало прах и тлен. Но вы сопротивлялись, вы бились столь отважно. Вам пугачёвский бунт доставил столько бед. Представить только всё – становится так страшно. Остался до сих пор кровавый, чёрный след. О! Сколько ран глубоких оставило то время. На карте сплошь пробелы, пустые имена. Отстраивать пришлось тем вашим поколеньям постройки, церкви, школы и мельницы, дома. Как долго та земля лечила свои раны. Как тяжко отходили от бед и от потерь. Россию заслонили поволжские курганы. Положен был конец набегам дикарей. Расцвет пришёл не вдруг. Годами создавали. Кормила всю Россию поволжская земля. Колонии Поволжья оазисами стали. Империи российской – мощная броня. Своею жизнью жили. Язык родной хранили. Культуру, быт и веру – основу всех семей. Детей имели много и святостью прослыли. В труде их воспитали, в труде среди полей. Культура земледелья завидно отличалась от русского крестьянства, как ночь от бела дня. Здесь каждая семья завидно постаралась. К достатку и богатству их жизнь, меж тем, вела. Что здесь произрастало, поверить даже трудно. Пшеница – это главный их козырь и успех. Табак растили так, что разъяснять не нужно. Он дал большой доход, устраивал он всех. Сады и огороды от урожаев гнулись. Здесь тутовое дерево отлично прижилось. Хлева полны скота. Луга им распахнулись. А мельницы и техника – всего богатства ось. Горчицу развели. Сарпинку ловко ткали. Плели корзины, шляпки, чем радовали всех. Всё, что освоили, всё и прославили. Немецкое есть качество! Немецкое – успех! Поволжские просторы родной землёю стали. Вошли и в кровь, и в плоть надолго, на века. Они им процветанья так искренне желали. С Поволжьем, только с ним, все думы и дела. Церквей великолепье, звучание органа. И звон колоколов над Волгою-рекой. А таинства рожденья, а таинство венчанья? Все праздники святые дарованы судьбой. К ним заезжал тогда Руси всей Император. Дошла и до него земли немецкой стать. Он был доволен тем, что люди здесь богаты, что святость берегут, что им земля, как мать. Нельзя тут мне не вспомнить обещанные льготы. Они и вправду были дарованы давно. Но время шло вперёд, менялись и подходы. И сколько в это время всего произошло. 1861, 1871, 1874 Отменено ведь было крепостное право. Германская империя основана была. Колонии Поволжья свой статус потеряли. Всеобщая повинность и к воинству пришла. Всё это породило начало всем скитаньям. Америка открыла для немцев свою дверь. А новая война русско-турецкой стала. Ну как здесь обойтись без жертв и без потерь! Что значит панславизм, мне объяснять не надо. В колониях Поволжья волны русизма всплеск. Всё это не прошло для наших предков даром. Век новый на пороге, двадцатый жуткий век. ( Продолжение следует)
Наталия: Продолжение. Летопись 1901-1911 Он породил поток других ещё отъездов. Россия всё теряет доверие к себе. Другой их континент всё больше привлекает. Но и Сибирь, бесспорно, манила как во сне. 1906-1910 На то причин не мало, одна из них – реформа. Столыпин ищет способ спасти России суть. Земля – первопричина, она – мерило, норма. Но кризис всё решает и изменяет путь. 1914 В войне Россия снова. Теперь уж мировая. А с ней в противоборстве Германия сама. А следствия плохи – названия изъяли. Немецкая вся суть была погребена. 1915 Погромы и разбой, имущество изъято. И высылка в Сибирь из западных земель. Осквернено всё то, что дорого и свято. Опять не обошлось без крови и потерь. В колониях проблемы. Рабочих рук так мало. Для воинства нашлись места и на фронтах. Земля осиротела. Пахать и сеять надо. Страна парализована. В селеньях мрак и страх. 1917 Февраль поставил точку. Престол царём покинут. В Саратове конгресс решает судьбы всех. Немецкое Поволжье и эти катаклизмы- спасение пришло, и это был успех. 1917-1918 Октябрь. Переворот. Мир в Бресте. Всё так шатко. И Комиссариат – борьба за право жить. Весь хлеб подчищен властью. Весь урожай. Так жалко. А следствие простое – вновь голод. Как же быть? 1919, 1921-1923 Изъяли всё до капли. Лишились семенного. И голод захватил коварною клешнёй. Представить тяжело последствия такого. А люди умирали и летом, и зимой. И мир весь содрогнулся. Поволжье все спасали. На помощь всем голодным шёл хлеб издалека. И только власти сверху иначе объявляли - неурожайным годом та названа беда. 1924 Отозвалась беда по городам и весям. Кормилицы-земли лишились вся и все. Пришлось теперь и власти отступить и взвесить. Бороться со стихией при голоде, нужде. Республика своя. Газеты и столица. И НЭП вдохнул в их жизнь свой новый, здравый смысл. Вздохнула вновь земля, заулыбались лица. Затеплилась надежда, пришла иная мысль. 1926 Последние попытки покинуть эту землю. И, видно, неспроста решение пришло. Ведь кто-то ожидал и чувствовал, наверное, что солнце в их краю ненадолго взошло. 1928 Пришёл конец и НЭПу, отняли всё, что было. Что создано трудом, упорством и душой. Сибирь и Крайний север и нет земли любимой. Скитание как норма для них в стране чужой. А тот, кто сослан не был, - в колхозы однозначно. Настал период новый, попробуй не прими. Но нужно было жить. Надежда на удачу была так иллюзорна и призрачны те дни. 1932-1933 Второй неурожай. Он был ведь предсказуем. И снова голод сносит Поволжье под откос. Он косит Украину, так сильно там лютует. В немецкие дворы он будто с корнем врос. 1937-1938 Беда и лихолетье не ходят в одиночку. За голодом террор по землям пронесся. И сталинские «чистки», не мимо – прямо в точку. Да так, что никакого уж не было житья. Вы скажите, что «чистки» косили всех под корень. Что не было народа, чтоб так не пострадал. Согласна. Но ведь каждый болеет своим горем. Хочу, чтоб и о немцах народ быстрей узнал. О вере я писала. О церкви и органе. Что значила молитва для каждого из них! В семье рождались дети и веры почитанье незыблемо и свято, как ни был век бы лих. На церкви посягнули легко и очень скоро. А попросту отняли, отобрали все. Руины до сих пор стоят с немым укором. Как будто говорят: «Верните их земле!» Не может процветанья добиться та округа, где церкви все - изгои на брошенной земле. Вот потому и тускло, вот потому и туго всё теплится в самарской, саратовской среде. Но жизнь в родном Поволжье, меж тем, шла полным ходом. Сдаваться не привык отважный наш народ. Республика жила. И с каждым новым годом она была всё краше и убыстряла ход. Театры, школы, ВУЗы – приметы той эпохи. Язык родной живёт в республике одной. В немецких же районах в этой суматохе его уж нет нигде с политикой такой. 1.09.1939 Вторая мировая – по миру чёрным громом. Последствия тогда не трудно предсказать. Хотя жизнь мирная идёт обычным ходом, но тучи уже бродят. Их нельзя унять. 22.06.1941 Война пришла на землю, закрылось небо тучей. Стеной народ поднялся, чтоб защитить страну. «Никем непобедимая, кипучая, могучая» сдавала пункт за пунктом родину врагу. А с юга эшелоны шли на восток с опаской. Что значит депортация, узнали все сполна. От немцев (своих немцев) Крым и Кавказ «спасали». Тогда и появилась в душах седина. 28.08.1941 Я приступаю к главной строфе всей своей жизни. Какие тут слова от сердца оторвать? Ну, что же ты, моя советская отчизна, что сделала с народом, ты КАЖДОМУ ведь мать. Безумство начиналось в кремлёвских тех покоях, где некогда решали, как голодом морить. Как подрывать надёжно духовности устои, ГУЛАГами и страхом вершины покорить. Поволжье. Август тёплый. Дух яблоневый манит. Страда в полном разгаре. Все люди на полях. Поволжская волна свой берег так ласкает. И что-то очень грустное у неё в глазах. Она не ошибалась, уста её шептали: «Беда! Беда, родные! Скорее все сюда!» И люди услыхали, и люди побежали. «Пора прощаться с домом», - сказала им вода. Тут тучи налетели, всё небо мглой накрыло. Завыл холодный ветер, гудели провода. Дома стояли мрачно, смотрели так уныло. По стёклам покатилась горючая слеза. Очнулись от забвенья. Как в улье загудело. Толь крики, плач, толь стон – смешалось всё вокруг. В безумии своём те руки были в деле. А сердце вдруг сковал какой-то злой недуг. Пакуют чемоданы, узлы, корзины, вёдра. Что ждёт их впереди, не знает сам Господь. Присели пред дорогой. Висят на стенах сёдла. В печи огонь угас. Когда вернутся вновь? Все встали, поклонились родимому порогу. Прижали малых деток и вышли со двора. Всё выдержат они, всё сделают, всё смогут. Помятою осталась лишь у окна трава. Не буду я писать, мычали как коровы. Как лаяли собаки, как ветер завывал. О! Родина моя! Почто ты так сурова? Ведь каждый, кто был изгнан, одну тебя и знал. Пережила я всё, что не было и было. Была я как в тумане или ночном бреду. Как только их тогда земля наша носила? Пред Богом все они, уверена, в долгу. Я говорю сейчас о власть всея имущих. Кто в гимнастёрках был, и тот, кто с кобурой. О наговорах тех, ищеек вездесущих. Что? Всё уж списано теперь войной? А по родным дорогам телегами и пешим брела меж тем толпа, не поднимая глаз. Вновь к берегам всё той же милой Волги. Напомнил что-то вам этот мой рассказ? На баржи волжские всех в спешке погрузили. А слёз давно уж нет, теперь не до того. На берегу собаки жалобно скулили. Не провожал ведь их тогда почти никто. А дальше ждали их закрытые вагоны. Естественно, телячьи. Ясно всё, как день. Как много было этих горьких эшелонов. На лицах – только камень, А в душах – скорби тень. А впереди – она, та длинная дорога. Когда закончится, кто знает - подскажи Всё там осталось, у родного дома. Все их заветные, святые рубежи. Отошли от стресса. Вдруг очнулись. Рядом были дети. С ними - старики. И тупая боль снова к ним вернулась. Довезут ли хворых? Выдержат они? «Только бы хватило хлеба на дорогу! И вернёмся ли мы домой? Когда?» В душах скорбных их – только лишь тревога. В сердце каменном – только маята. «В чём же провинились? Где на то причина? Хлеб ещё не скошен. Брошенный и скот». И об этом тоже – их была кручина. Мысль же их шальная опять домой несёт. А состав везёт. Куда? Им неизвестно. Может и туда, где и Макар телят не пас. Мысль стрелой пронзила, хоть и бессловесная. Смысл её был прост «Навек ссылают нас!» «Да. Да. Мы – немцы! Предки наши были приглашены ещё давным-давным-давно. Всё ведь помним мы, ничто не позабыли. И за что ж нам так? За что? За что?» Путь, увы, тяжёлый. Часты остановки. Умерших так много. Надо схоронить. А зима уже стучится к ним в окошко. И короче стала горькой жизни нить. Перевернуть хочу я страничку эту снова. Координаты жизни срочно поменять. Зима пришла в тот год слишком уж суровая. Пытаюсь, как могу, весь путь рукой объять. (Окончание следует)
полная версия страницы